Неаполь, любовь моя
Шрифт:
– О чем ты думал? Ты мог разбиться насмерть! – вскрикнула она, а я попросил ее привезти мне ноутбук и наушники.
Я лежал на кровати, переслушивал дискографию «Cure». Моим любимым альбомом так и остался «Disintegration», все остальные альбомы, которые вышли после 1989 года, за исключением нескольких песен с разных дисков, можно было вообще не слушать.
Удар был сильным. Меня осматривали на предмет повреждений, но сильнее всего болела спина. Поперек груди был кровоподтек, очертаниями повторяющий ремень безопасности, и врач мог бы принять меня за автомобильное сиденье в человеческой оболочке.
Отношение поменялось, когда пришли результаты анализов. Врач заставил пересдать их, потом сравнил с предыдущими. Посмотрел на меня и перестал сомневаться:
– А ты определенно большой любитель выпить. Продолжишь в том же духе, и выпивка убьет тебя быстрее любой аварии.
Я ничего не сказал.
– Работаешь?
– Нет.
– Женщины?
– Тоже нет.
Врач засунул руки в карманы халата. Потом вытащил одну и потер лоб.
– Ты из тех, которые предпочитают выбросить то, что сломалось, а не пытаться починить. – Он повернулся, чтобы уйти, и добавил: – Бедняга.
Среди тех, кто лежал со мной в одной палате, был один старик, Джерардо, с которым мы иногда разговаривали. Я звал его «дядей», из носа у него росли длинные седые волосы, переходящие в усы. Он лежал в больнице уже шесть месяцев. Ничего о себе не рассказывал, только повторял:
– Проблемы с желудком.
– На неделе мне будут делать колоноскопию, – однажды сказал он мне, когда мы вышли на балкон покурить, и я подумал, что он больше стыдился симптомов своей болезни, чем лечения.
Я сказал, что могу только представить то неудобство, которое он испытывал, а Джерардо ответил, что ко всему привык и ему наплевать; утром он зажал капельницу под мышкой, надел пальто, вышел из больницы и отправился завтракать, как ни в чем не бывало.
Потом, как и полагается, настал тот самый день.
– Завтра, – сказал врач, и наступило завтра.
У меня все еще болела спина, двигаться было трудно. Отец шел рядом со мной от дверей палаты до своей машины. Потеплело. Небо, краски, температура – все вернулось к обычным зимним показателям.
– Мамина машина? – спросил я у отца.
– Выкинули. На работу ее коллега подвозит.
Дверь в квартиру открылась, мама и Русский вышли поздороваться со мной. Я зашел в комнату, Русский сел на мою кровать и спросил:
– Как ты себя чувствуешь?
Я сказал только, что у меня болит спина. Вошла мама и принесла Русскому чашку кофе. Он отпил и скорчил недовольную гримасу.
Я решил пойти в душ. Достал чистую пижаму и нижнее белье из ящиков.
– Ты должен помочь мне залезть в ванну, – сказал я Русскому. – Боюсь, что из-за спины сам не справлюсь.
Я медленно разделся. Русский стянул с меня носки, потому что я не смог нагнуться, и все время держал меня за руку, пока я раздевался и залезал в ванну.
– Не смотри на мой прибор.
Он ждал за дверью, я позвал его, когда пришло время вылезать из ванны, и пока Русский держал мне халат, я рассказал, что у меня забрали права.
Мы сели за стол. Лазанья болоньезе.
– Потрясающе вкусно, – похвалил Русский.
– Спасибо, – ответила мама.
– Подхалим, – сказал я. – Не обращай внимания. Он никогда не говорит то, что думает.
Русский опустил голову и посмотрел на меня поверх очков:
– Отлично, теперь у меня есть повод треснуть тебя по башке за тупость.
Мама тщательно
– Тебе кажется, что сейчас самое подходящее время для этого?
Русский, кажется, растерялся, это меня рассмешило.
– Мы так шутим, мама, успокойся, – сказал я, но разговор на этом закончился.
После обеда мы вернулись в мою комнату.
– Твоя мама просто питбуль, – сказал мне Русский.
– Да, – сказал я и тут же сменил тему, меня больше интересовало другое. – Та девушка из бара, вы больше не виделись?
– Я ей писал, но она не ответила. А у Сары не все в порядке с головой. Хочешь знать, что она сказала? – Пока Русский рассказывал, я лег на кровать. – Видите ли, мы слишком долго разговаривали и теперь она видит во мне только друга. Ну не идиотизм?
– Отлично, – ответил я. Потом сказал, что хочу немного поспать.
Русский взял куртку со стула и пожал мне руку. Посоветовал не перегибать палку, все не так уж и страшно. Потом попрощался с моими родителями и ушел.
Я остался один и вдруг понял, что на какое-то время словно оказался в другом мире. Авария, госпитализация, боль – все это отодвинуло на задний план то, что обычно занимало мое внимание, не позволяя увидеть ничего другого. Мои проблемы и волнения становились все меньше и меньше, пока не исчезли совсем, но потом я пошевелился в кровати, чтобы перевернуться, а спина не заболела, и все тревоги снова вернулись, и я почувствовал себя еще более одиноким, чем раньше. Подумал, что был бы не прочь чем-то заболеть. Например, лишиться ног, лежать в кровати не казалось мне большой проблемой. По крайней мере, не придется все время крутиться как сумасшедшему в бессмысленной надежде что-то изменить. Я представил, что остался без руки, и это мне понравилось куда меньше – писать будет нельзя. А потом подумал, что в моей жизни было много таких дней, когда я не написал ни строчки.
Я снова пошевелился, чтобы удостовериться, и не почувствовал ничего, никакой боли. Это было ужасно.
– Тебе что-нибудь нужно? – Мама зашла в комнату и подошла к моей кровати.
– Да. Выключи свет и закрой дверь, пожалуйста.
Так она и сделала. Я заснул почти сразу и, если слышал, что кто-то заходит в комнату, притворялся, что не слышу.
Я пролежал так до семи утра, потом встал и сел за письменный стол. Я подал заявку на участие в «Конкурсе на должность ассистента в суде: 800 мест» и время от времени занимался.
– Я была бы рада, если бы ты выиграл, – сказала мама за ужином накануне Рождества, перед дядями, тетями и прочими родственниками. – Помощники в суде работают до двух часов дня и при этом ничего не делают.
Я посоветовал ей не думать об этом, все равно я совершенно ничего не смыслю в юриспруденции.
– Будем надеяться, что моя мамочка поможет тебе, – сказала она, а потом встала, чтобы поцеловать фото моей бабушки, которая наблюдала с книжного шкафа, как мы едим.
Я снял колпачок с голубого маркера и положил лист бумаги рядом с книгой, чтобы записать ключевые моменты. Взял ручку. Я старался сосредоточиться на законе 241/90 и особенно на «принципе прозрачности, принципе участия, ответственности за процедуру, рационализации административных процедур». Потом перешел к тесту. Набрал пятьдесят баллов, восемнадцать правильных ответов. Бойня. Восемьсот мест, триста тысяч кандидатов.