Неаполь, любовь моя
Шрифт:
– Мы больше на море не пойдем, клянусь.
– Готова? Ну, готова? – твердил я.
– Все, теперь будешь ходить на море только с дедом.
Бабушка, подстегиваемая страхом, теперь не стояла как истукан, а пыталась схватить меня. Я скакал из стороны в сторону. Напротив, за спиной у бабушки, виднелся причал.
– На счет «три»! – крикнул я.
Бабушка так громко заорала мое имя, что эхо разнеслось на несколько километров.
– Набери немного воздуха, бабушка, – потребовал я.
Она смирилась и открыла рот, чтобы вдохнуть поглубже. Потом закрыла глаза и кивнула, показывая, что готова.
– Три! – завопил я.
Пузырьки воздуха поднимались к поверхности и лопались по пути.
– Вот я тебе сейчас покажу!
Я засмеялся и подпрыгнул, высоко поднимая колени и протягивая руки к небу. Я ликовал, не думая о возможном наказании.
Бабушка подошла к полотенцу. Наклонилась и подобрала с песка брошенную кем-то лопатку. Желтую.
– Я тебе так по заднице надаю, что она красной станет, как у мартышки, – спокойно, даже умиротворенно сказала она мне.
Подняла над головой лопатку, и это послужило сигналом.
Я бросился бежать, бабушка следом. Мы так долго бежали с ней, связанные веревкой, что почти добежали до какого-то другого места, но я не хотел уезжать из Баньоли. А потом я проснулся и пошел умываться.
Глядя на себя в зеркало, вспомнил, что бабушка умерла почти десять лет назад, сейчас зима и я уже не ребенок.
Я открыл крышку ноутбука и записал то, что мне снилось.
В тот день я больше ничего не делал.
Виа Ареначча, 62, говорили мормоны, в 18. 45
«ЦЕРКОВЬ ИИСУСА ХРИСТА СВЯТЫХ ПОСЛЕДНИХ ДНЕЙ», – возвещала карточка, наклеенная на стеклянную дверь, сейчас закрытую. Внутри было темно, и я увидел свое отражение в стекле. Какой-то старик подошел и толкнул дверь – по-прежнему закрыто.
– Никого нет, а? – спросил он меня.
Я подтвердил, что никого нет, старик развернулся, подошел к лавочке и выругался сквозь стиснутые зубы – слова звучали резко, отрывисто, как приступ икоты или выстрел из винтовки.
Я подумал, что терпеть не могу бедняков, себя в том числе.
Закурил сигарету, за дверью зажегся свет. Я выбросил сигарету. Дверь открыл парень с рыжими растрепанными волосами. Он представился старейшиной Джеком. Я пошел за ним вверх по лестнице, старик двинулся следом. Зал оказался большим и пустым, из кондиционеров струился теплый воздух. Я уселся в глубине зала, у прохода. Десять минут спустя все места были заняты, передо мной сидел чернокожий, рядом со мной – двое со Шри-Ланки. Через проход сидели три китаянки, две девушки, похожие на украинок, русский и человек двадцать неаполитанцев.
– А теперь помолимся, – сказал старейшина Джек и спросил, есть ли доброволец.
Встал один в красном спортивном костюме. Молитвенно сложил руки и опустил взгляд. Все остальные тоже смотрели в пол.
– Боже Милостивый, – сказал он, – мы благодарим тебя за этот день, который ты нам подарил на этой земле. Благодарим тебя за уроки английского, которые дают мормоны, и за их работу по нашему духовному просвещению. Защити нас и наших близких. Аминь.
Вошел другой мормон. Тот самый, который дал мне листовку.
– Группа начального уровня остается тут со мной. Продвинутые идут туда, со старейшиной Бергером, – сказал нам старейшина Джек.
Я поднялся и пошел в другой зал.
– Сеходня поговорим о супермаркете, – сказал нам старейшина Бергер. Достал ксерокопии из пластиковой папки. – So, which is the first product in a supermarket? The first one you can see, when you come in? [4]
Мы
4
«Итак, какой первый товар в супермаркете? Самый первый, который вы видите, когда заходите?» (англ.)
– Добрый вечер, – сказал он, пожав руки всем, включая меня. – Риккардо, очень приятно.
– Привет, – ответил я.
Мужчина снял куртку и сел. Зеленые вельветовые штаны протерлись на коленях. Он уселся поудобнее, откинулся на спинку стула. Заправил за уши волосы, оттопырив мизинец. Я подумал, что ему, наверное, нравятся мужчины. Ясно как день. Он принялся задавать вопросы старейшине Бергеру, и урок отступил на второй план. Риккардо говорил и каждым своим движением, каждым своим словом посылал сигналы, все больше подтверждающие мои предположения. На его лбу словно зажглась огромная надпись о том, что ему тоже хочется насыщенной и богатой жизни и настоящей любви, от которой разбивается на части сердце и вырастают крылья, но в сортирах на пьяцца Гарибальди или в переулках центра ему доставались лишь минеты от мужчин, которые и не поцеловали-то его ни разу, что уж говорить о нежных чувствах.
– Well. – Старейшина Бергер попытался прервать поток его вопросов. – Stay focused on the supermarket. Which is the first product, on the first row? [5]
– Vegetables, I suppose [6] , – ответил ему Риккардо.
– Right, good. Can you explain us why? [7]
Посыпались предположения. Кто говорил, что таким образом супермаркет показывает, что в нем продают натуральные продукты, другие говорили, что скоропортящиеся продукты проще заменить, если они лежат у двери. Никто ни с кем не соглашался. Мы попросили помощи у старейшины Бергера, а тот заявил, что и сам не знает, почему все так, и может только предполагать.
5
«Итак, сосредоточимся на супермаркете. Что это за продукт в первом ряду?» (англ.)
6
«Овощи, полагаю» (англ.).
7
«Правильно, хорошо. Можете объяснить почему?» (англ.)
Через час мы вернулись в первый зал.
– А теперь поигфаем, – обратился старейшина Бергер ко всем сразу.
Мы встали в один большой круг, мормоны – рядом друг с другом. Я оказался между русским и одной из китаянок.
– Игфа называется «испорченный телефон». Я скажу что-нибудь своему соседу, он – другому и так дальше по кфугу, пока очередь не дойдет до старейшины Джека, и тогда мы узнаем, что же это была за фраза. Хорошо?