Небеса ликуют
Шрифт:
— Я видел в стенах дыры, — негромко проговорил сьер де ла Риверо. — Круглые, как от ядер. Этот город брали приступом?
Дыры я тоже заметил — огромные рваные раны в серой плоти известняка. Когда-то здесь не жалели пороха.
— Может быть, сьер Гарсиласио. Но я слыхал, что турки обстреливали уже пустой город. За этими стенами любят прятаться разбойники.
Из ниши донеслось что-то напоминающее стон. Брату Азинию с самого начала не нравился наш поход к древним руинам. Я тоже не был в восторге, но
Поэтому я и спешил, торопился сквозь бурное страшное море. Двадцать первое марта, главные ворота Топе-Тархана, час после заутрени.
Мы успели.
— Синьор Адам, а часто бывают здесь эти… разбойники? Ниша была достаточно далеко, и брату Азинию приходилось повышать голос. Зато я мог говорить тихо, даже шептать — у бывшего регента оказался превосходный слух.
Наверняка и нюх тоже. Иначе зачем ему ехать с нами?
— Разбойники тут бывают часто, — не без удовольствия начал я. — Прежде всего это греческие корсары, которые режут турок. Затем турки и татары, которые режут греков. Ну и, наконец, черкасы-запорожцы. Эти режут всех подряд.
В нише что-то зашевелилось. Присмотревшись, я с изумлением заметил, что брат Азиний резво наматывает на голову нечто, издалека напоминающее чалму. Наверно, он рассудил, что турки тут бывают чаще.
О чалме мы уже с ним говорили. И не только о чалме.
Брат Азиний был твердо убежден, что каждый сын Общества, ступив на чужую землю, обязан «перевоплотиться». Бог весть, где он этого наслышался! Отсюда — чалма. Если следовать его логике, на берегах Парагвая мы должны появляться исключительно голыми — и с бусами на шее.
— Отец Азиний, — воззвал я. — Вы не похожи на турка!
— Отнюдь! — бодро отозвалась ниша. — Советовал бы и вам мон… то есть, синьор Адам, последовать примеру, который подал нам всем Святой Ксаверий!
Я только вздохнул. О Крестителе Востока говорят всякое. Например, о его первой поездке в Киото. Наслушавшись таких, как брат Азиний, Святой переоделся в рубище. Новоявленному нищему пришлось возвращаться назад, несолоно хлебавши. В следующий раз Ксаверий побывал в Киото уже при сутане и кресте — на этот раз с большей пользой.
— А не ведомо ли вам, синьор Адам, где возлегают чудотворные мощи Святых епископов Херсонских? Ибо земля сия поистине процветает святостью.
Я вновь оглянулся. Серый камень руин, мокрая желтая трава, мертвые улитки на сыром щебне.
Епископы, ау!
— Еще в часы апостольские сослан был сюда Святой Климент, что принял муки за грехи наши, будучи утоплен в море у сих берегов. Умер он в мучениях, посрамив врага рода человеческого! Позже и Святой Мартин был заморен тут голодом, чем восхитил венец Небесный. Тогда же и Теодор, первый епископ здешний, муку мученическую
— А это обязательно? — поинтересовался сьср Гарсиласио. — Без муки — никак?
Обычно они не спорят, но сейчас даже римского доктора, как видно, допекло.
— Мученики — яко окна в храмине! — авторитетно пояснил бывший регент. — Ибо чем более страдает человек, тем ближе он к Господу. Иная же святость не столь заметна, но также имеет место: в посте, в молитве, в столпничестве, в подаянии нищим, а в особенности в юродстве, чему примером Святой Франциск из Ассизи, который тоже посрамил диавола…
— Ерунда все это! — со смаком прокомментировал сьер де ла Риверо.
Я запахнул плащ и подошел поближе к стене, прячась от расшалившегося ветра. Посмотрел бы кто с стороны! У ворот мертвого города еретик спорит с мужеложцем о святости.
Хорошо!
— Это все ерунда! — повторил сьер Гарсиласио. — Святость — нечто совсем иное. И заслуги, отец Азиний, тут неважны. Хоть сто лет на столбе стой!
Я ждал ответной реакции, но ее не последовало. Вероятно, наш попик временно окаменел от такого святотатства.
— Разве вы не заметили, отец Азиний, что многие святые — настоящие, а не ваши постники со столпниками, — молодость провели по уши в грехах? Так, что даже завидно! Им святость даже в страшном сне не снилась!
— Тем ценнее их подвиг… — нерешительно донеслось из каменных глубин, но сьер де ла Риверо лишь фыркнул.
— Подвиг! Подвиг — это сознательный поступок. А здесь было другое. В них словно что-то просыпалось — настолько сильное, что полностью меняло жизнь. Будто проявлялась какая-то… внутренняя личность, что ли?
Запахло дымом костра и одновременно — тухлыми мудростями мессера Кальвина о предопределении. Но вместе с тем… Взять того же Святого Игнатия! Полжизни — гуляка и вояка, а потом… Бог мой, а тот же Лютер? Жил себе горняк, руду ковырял, по праздникам ходил в ближайший кабачок… Правда, он-то как раз и не святой.
— Святость, отец Азиний, — это состояние, данное свыше. Святой способен творить чудеса, а это уже от Господа. Он — проводник, связующая нить между нами и Небом…
— Мон… Синьор Гуаира! — в отчаянии воззвала ниша. — Молю вас, вразумите сего вьюноша, ибо…
— Ибо — что? — жестко усмехнулся парень.
— Ибо, — подхватил я, — во всякой ученой драчке бьют прежде всего истину.
Я вновь осмотрелся. Белое пятно неспешно поднималось над неровным краем полуразрушенных стен. Пора бы и брату Манолису объявиться!
— Теория «проводника», иначе же «кеваля», сьер Гарсиласио, — это каббалистика в чистом виде, а книгу «Зогар» вам читать еще рано. Молоко на губах не обсохло.
Его уши мгновенно вспыхнули, тонкие губы сжались. То-то! А «Зогар» он, кажется, читал!