Небеса ликуют
Шрифт:
Дров, дров сюда! Да побольше!
— Но нас интересует не «Зогар», а истина. В ваших словах что-то есть, юноша. Вспомним Святого Ксаверия! Когда он приехал в Индию, то вначале просто растерялся. Не зная языка, обычаев, традиций — что сделаешь? Я читал его письма — Ксаверий был в отчаянии. И вдруг…
— Помню, — без всякого почтения перебил он. — Ксаверий стал понимать все языки, научился спорить с лучшими богословами язычников… Читал, хотя и сомневаюсь. Значит, вы со мной согласны?
— Отчасти, — улыбнулся я. — Примем
— Нет! Нет! Мон… Дети мои! Что я слышу? Вначале показалась чалма. Вслед за нею — и сам брат Азиний с воздетыми к небесам руками.
— Не должно мудрствовать, дети мои! Все сии гипотезы и теории не стоят слезинки Святой Исидоры, двадцать лет коленями на гвоздях простоявшей! Не стоят пылинки на стопах Святого Елизария, выколовшего себе зеницы, дабы не соблазняться соблазнами греховного мира! Не стоят… Ай!
Бедняга слишком увлекся.
Трое крепких плечистых парней в фесках и темных каптанах, перевязанных яркими кушаками, уже некоторое время с интересом прислушивались к его горячей проповеди. Мушкеты-янычарки за плечами, ятаганы при поясе…
Действительно — ай!
— Калимера!
Я встал, быстро соображая, на каком языке с нами поздоровались, но ответить не успел.
— Иль алла! Басмилля! Салям! — взвизгнул брат Азиний и резво попятился обратно к стене. Но не тут-то было.
— Осман? — На усатых загорелых лицах проступило явное недоумение.
— Осман! Осман! Турок я! Турок! Мусульман ми! — с готовностью согласился бывший регент, выхватывая из-за пазухи какой-то помятый свиток. — Я есть Ислам-ага, потомственный баккал [15] из города Измита, рахмат якши! Вот, вот! Ираде самого падишаха, да продлятся его дни!
Я обреченно вздохнул. Потомственный баккал из города Измита в сутане и чалме, изъясняющийся на тосканском наречии!
15
Баккал — бакалейщик.
Не лечится!
Парни в фесках переглянулись, тот, что стоял посередине, лениво потянулся к ятагану.
— Турок, значит? Мусульманин? — поинтересовался он на довольно чистом итальянском. — Ислам-ага?
— Ага! — в отчаянии завопил брат Азиний. — Я — баккал из цеха баккалов, у меня султанское ираде, я ехать по его высочайший повелений в Лехистан!..
— Как это будет по-турецки? — поинтересовался усач у своего соседа.
— Секим-башка, — с готовностью отозвался тот. — Освежуем турецкую собаку!
Теперь они говорили по-гречески, на диком левантийском наречии — языке торговцев и пиратов, плавающих под косыми латинскими парусами от Крыма до Сицилии.
— Нет! Наин! Нон! — заголосил несчастный на всех известных
— Ай!
— Оставьте его!
Негромкий женский голос ударил, как бич. Парни замерли. Брат Азиний переместился с колен на брюхо.
— Калимера, синьоры! А турок, между прочим, мы не любим.
На ней был такой же каптан вкупе с кушаком, вместо фески — черный платок. Мушкет тоже присутствовал, вдобавок из-за пояса торчала рукоять пистолета.
Большие яркие губы, темные глаза, огромные — утонуть можно…
Артемида!
— И кто же из вас будет синьор Гуаира?
— Не я-я-я! — поспешил сообщить искатель святости.
— Вижу. Может быть, ты, красавчик? Она повернулась к сьеру Гарсиласио, взгляд ее сразу же стал иным — внимательным, оценивающим.
— Нет, не ты. Ты еще молод, чтобы тебя называли «палас». Калимера, парень! Меня зовут Василиса.
— Гарсиласио. Добрый день, синьорина. Сьер еретик невозмутимо поклонился. Девушка не без сожаления отвела от него взгляд. Настала моя очередь.
— Калимера, синьор Гуаира. Дядя ждет вас. Я — Василиса Канари. Вы пойдете со мной, а ваши спутники подождут здесь. Далеко пусть не уходят — опасно.
— Повинуемся… каллос! [16]
Она даже не улыбнулась, но в глубине бездонных глаз что-то вспыхнуло. Суровой Артемиде не было и двадцати.
Я повернулся к сьеру де ла Риверо, дабы назначить его старшим на время моего отсутствия, но меня опередили:
16
Каллос — прекрасная (греч.).
— Синьор Гуаира! Синьор! Прикажите этим добрым синьорам отпустить меня!
Брат Азиний, уже успевший встать на четвереньки, яростно мотал головой, сбрасывая чалму.
— Ибо имею потребность столь естественную, что отказать мне было бы поистине жестокосердно! Более скажу, потребность сия уже проявилась…
Один из усачей повел носом, скривился. Другие, последовав его примеру, поспешили отойти в сторону.
Ну что тут было делать? Разве что посоветовать использовать султанское ираде по назначению.
Рахмат якши, Ислам-ага!
Очаг горел прямо на старой мозаике.
Грубо околотый, потемневший от огня известняк попирал игривых дельфинов, обгоняющих чернобокие корабли, плывущие среди маленьких белых барашков.
Я огляделся.
Ровные блоки стен, мраморный порог — и неровно прорубленное окошко. Над головой — черные балки, новые ли, старые — не понять.
Древний дом все еще жил, изуродованный, непохожий на себя, прежнего.
— Калимера, монсеньор. Простите, что приходится встречаться здесь.