Небеса ликуют
Шрифт:
Я поудобнее пристроил гитару на коленях, провел рукой по перламутру…
А я ведь даже не сказал спасибо синьорине Франческе!
Из темноты неслышно вынырнула грозная панна Ружинска, присела рядом, отвернулась.
Ясновельможная пришла слушать, а не смотреть на хлопа! Ну и ладно!
Пальцы коснулись струн…
Хота!
Наваррская хота. Безумная, горячая, как ночи в карнавальном Асунсьоне. Под огромными недвижными звездами, под сенью Южного Креста. Где-то рядом — сухой треск кастаньет, хриплый голос пейдаро…
Хота!
Я исчез. Кто-то
…Маленький лучик света в темной комнате. Еле заметный след в траве…
Нострадамусу не нужно вычислять Грядущее по звездам. Он его видит. Как, почему — ведает лишь Бог. Брат Алессо Порчелли видел сожженную Германию и Японию под властной рукой Токугавы. Видел — но ничего не мог изменить. Ни он, ни кардинал Инголи, ни Святейшая Курия…
…Пальцы пляшут по струнам, пляшут босые девчонки в пестрых юбках, парни в тяжелых черных башмаках отбивают такт по булыжнику узких улиц…
Хота!
Критический год — 1648 A.D.! Год capitano Хмельницкого и его удалых черкасов, пустивших по ветру все, что строили мы в Республике целый век. Коллегии, типографии, театр, сотни молодых русинов в европейских университетах, Уния, наконец-то преодолевшая вековой разлад. В горький дым, в черную гарь! Брат Алессо увидел — заранее, за много лет!
Хота сменяется гренадиной, танцы только начались, гудит праздничный Асунсьон. Его Преосвященство Карденас заперся в епископских палатах, боясь показаться на улице в эту пьянящую ночь. Он всего боится, подлый францисканец, а всего более — веселья, музыки и, конечно, того, что мы строим в Гуаире. Прячься, крыса!
Пальцы на струнах, Южный Крест над головой…
…Он увидел, но на этот раз не спешил докладывать мессеру Инголи. Он был умен, сын башмачника, и поэтому попытался понять. Любой итог — следствие тысяч и тысяч причин. Армия разбита, потому что в кузнице не было гвоздя. Но поди найди этот гвоздь перед битвой!
Брат Алессо обратился к звездам. Почему бы и нет? Во всяком случае, он решил попытаться. Ретроспективный анализ! Нострадамус из Флоренции попытался увидеть корни будущего — будущего, которое еще не наступило!
Но ведь ничего не вышло? Capitano Хмельницкий разбил гетьмана Потоцкого. А потом поднялась в поле трава…
Гренадина сменяется малагеньей, малагенья — севильяной. Его Высокопреосвященство Франческа Инголи запретил мне брать гитару. А мог бы запретить умываться — или чистить зубы.
Спляшем, мессер кардинал?
Итак, в Киеве знали, чего ждать от года Anno Domini 1648-го. Ждали — и пытались что-то изменить? Может, отсюда спокойствие брата Сфорца?
Не это ли Тайна? А как же клещи и тараканы брата Паоло Брахмана?
Нет, нет, это только лучик, комната темна, в черных углах что-то шевелится…
Карнавал, карнавал, карнавал…
— Вы не устали, мой друг?
— Нет, что вы, шевалье!
Неправда. Устал — словно и в самом деле всю ночь плясал на асунсьонских улицах. Руки налились свинцом, ломит спину… А ведь не прошло и часа!
Часа?
— Прекрасно играете, сьер де Гуаира! От похвалы несет ледяным ветром. Словно душа кардинала Инголи на миг переселилась в этого мальчишку.
— Поговорим?
Карнавал кончился.
Сьер римский доктор подбросил сушняка в костер, пододвинул рукопись. Негромко хрустнула пересохшая кожа.
— А вы никогда не хотели стать музыкантом, сьер де Гуаира? Или актером?
— Что? — не понял я. — А, это вы в том смысле, зачем я пошел в попы?
По тонким губам змеей скользнула улыбка.
— Вроде того. Знаете, надо же когда-нибудь приносить пользу людям!
— А разве ваш Кальвин не запретил театр вместе с музыкальными инструментами?
Бац-хряс! Ты мне в ухо, я те в глаз!
Поговорили!
Он, кажется, остался доволен. Во всяком случае, соизволил перейти к делу.
— Итак, получается вот что… — Обложка затрещала, с трудом поддалась. — Мессер Порчелли анализировал некий период времени, который он называл «кадар»…
— Кадар? — удивился я. — Это астрологический термин?
— Нет. — Мальчишка вновь усмехнулся, на этот раз весьма снисходительно. — Это не астрологический термин. Мессера Порчелли интересовало целое столетие, но в нем он выделил семь лет. Это годы интенсивного влияния Сатурна, а также сближения Сатурна с Юпитером. Кажется, он был уверен, что данный период, «кадар», имеет решающее значение для Республики и сопредельных территорий…
— Критический год, — кивнул я. — Сорок восьмой!
— Не перебивайте! — Сьер еретик поморщился. — Да, семь «сатурнических» лет, и один год — особый. Его «критичность» мессер Порчелли видит в том, что год этот — високосный. Кроме того, начиная с января наблюдается вхождение Марса в градус Овна. Но транзит Марса не обязательно имеет негативные последствия. Он лишь провоцирует импульсивность, в некоторых случаях — безрассудство и раздражительность. Правда, мессер Порчелли добавляет Темную поправку, которая якобы усиливает негативную реакцию людей, но это, извините, весьма сомнительно. Даже если неизвестная нам планета существует, совсем не обязательно, что в директной фазе она столь пагубна. Знаете, сьер де Гуаира, по-моему, покойный мало разбирался в астрологии!..
Я даже обиделся за беднягу профессора. Его собственный студент изволит поднимать копыто! Еще чернила в конспектах не просохли!
— У меня такое впечатление, что он просто хотел доказать свой посыл. Причем весьма бездарно.
Я не стал спорить с самоуверенным юнцом. Может быть, брат Алессо и не смог доказать свой «посыл». Зато это успешно сделали другие. Capitano Хмельницкий, например.
Пусть даже сьер еретик прав. Он был плохим астрологом, сын башмачника из Флоренции. Но до него никто не пытался понять, как прядется нить Парок. Не предсказать — вычислить. Математика и астрономия — слабое оружие в исчислении Путей Господних. Он делал что мог.