Небесная канцелярия. Сборник рассказов
Шрифт:
– Ишь ты, как оно бывает!
– Ага.
– А чего рука то у нее по локоть в гипсе?
– А то ты не видела?! У нее ж, когда со скорой на каталке катили, палец чуть ли не оторванным болтался. Я приметила. На одной коже висел. Говорят, кольцом ударилась, когда падала. Вот то кольцо ей палец и срезало.
– А колечко то на ней было?
– Не, не было. Может выпало по дороге, может там, в реке осталось.
– А бойцы со скоряка умыкнуть не могли?
– А черт их зна…
Сознание вновь покинуло Аню, так и не дав ей дослушать разговор каких-то двух неизвестных ей женщин. И Аня опять погрузилась во мрак и беззвучие, туда, где нет ни боли, ни печали, ни мрачных дум, ни
***
Смена подходила к концу. Усталый врач тяжелой, шаркающей тапочками походкой, вышел из большой платы с несколькими койками, отгороженными друг от друга наспех сооруженными ширмами. Он тихонько закрыл за собой дверь с вывеской «Интенсивная терапия», оставив за закрытой дверью тревожные писки мониторов, стоны больных и еще один трудный день обычного врача-реаниматолога. А там, за дверью, остались те, кто все еще не терял надежды на спасение, отчаянно борясь со смертью, и те, кто, утратив все силы, готовились покинуть этот мир.
В коридоре его ждала медсестра с какими-то бумагами в руках. Опять придется заполнять все эти формы, бланки и прочую совсем не врачебную ерунду.
– Вот ведь как бывает, Любушка, – врач тихонько начал разговор с медсестрой, – мы, вроде, провели большую работу, можно сказать, с того света вытащили.
– Да вы вытащили, Михал Михалыч! – перебила его медсестра.
– Все мы вытащили. То, что она жить будет – факт. Стабильна, хоть все еще и тяжелая. Но как жить? Инвалидное кресло и болеутоляющие ей до конца жизни обеспечены. Детей иметь не сможет. Да еще в добавок с матерью такое приключилось, словно кара небесная. Вот нужна ли ей такая жизнь? Уж не лучше ли было …
– Да Господь с вами, Михал Михалыч! Что вы такое говорите?! – прервала его медсестра. – Не мы-то с вами ее с моста столкнули. Мы же…, вы же такую работу проделали! Вы жизнь ей подарили! А уж какая она у нее дальше будет – не нам решать, чай, люди обычные, не небожители.
– Вот сколько работаю, Любушка, а все не перестаю удивляться превратностям судьбы. Всякое повидал. А все никак не привыкну. Заматереть, что ль, никак не могу?
– Мягкий вы человек, Михал Михалыч! – ласково сказала медсестра. – Вы им частичку души своей широкой отдаете, жизнью делитесь. Так вот раздадите себя полностью, а самому ничего не останется. Бросьте вы эти думы! Отдохнуть вам надо.
– Да, отдохнуть… – устало ответил врач.
– А насчет этой попрыгуньи вы не переживайте. Все, что можно было сделать – уже сделано на славу. А дальше… Дальше ее черед по жизни идти.
Врач устало кивнул. А медсестра, сама того от себя не ожидая, вдруг сказала:
– Фея ночной реки…
И они оба неспешным шагом пошли прочь от двери с табличкой «Интенсивная терапия».
Электрик от Бога
На окраине города, в общем-то, не такого большого, чтобы считаться мегаполисом, но и не такого маленького, чтобы быть селом, поселился один мужичок. Там, на окраине, все еще стояли небольшие домики, тихонько бытовавшие в тени замков нуворишей, небольшие огородики, домашняя скотинка и прочие милые прелести, совсем не присущие суетливому городу. И, как водится в местах не суетных, все не суетные жители в округе прекрасно знали друг о друге почти все. Не то, что город со своими людскими муравейниками, где соседи, прожив полвека напротив, друг дружку в лицо не знают.
Мужичок тот домик небольшой прикупил. Справный, небольшой домик с огородиком. Лет пяток назад прикупил и переехал туда с семьей. Хороший мужичок. И семья хорошая. Шрам у мужичка был, через все лицо змеей вился…
Нет.
Еще один апрельский день, стартовавший истошным ревом будильника на последнем издыхании, близился к завершению. Простые работяги, золотыми руками рождавшие такие нужные вещи для всего народа, потихоньку заканчивали свои дела. Производство готовилось к отдыху.
С самого утра, примчав на работу, на удивление без перегара и опоздания, славный труженик, электрик Анатолий Петрович, быстро сменил привычный «прикид» обычного гражданина на одеяние трудового героя.
Классик писал: «Бесконечно можно смотреть на три вещи: горящий огонь, бегущую воду и на то, как работает другой человек». Поскольку в цеху сегодня ничего не горело и не текло, Петрович с самого утра принялся с интересом наблюдать за трудовым подвигом своих коллег. К объектам же своего труда Петрович предпочитал приступать после обстоятельного обдумывания. Ведь электричество – штука обстоятельная и заниматься им нужно только по обстоятельствам, то есть когда припечет. А чтобы никто, в особенности начальник цеха, не мешал суровым думам об обстоятельном, Петрович всегда носил с собой моток проводов, перекинутый через плечо. На любой вопрос о пути и цели следования, Петрович смело отвечал: «Я это сейчас там…». В пылу производственного подвига никто не разбирался, что такое «это», где оно и когда случится это «сейчас».
Начальника цеха на горизонте не было, и Петрович, поскрипывая стулом, безнаказанно искрил мозгами, наслаждаясь сказочным зрелищем чужой деятельности.
День был просто прекрасен! Во-первых, это была пятница, что само по себе уже праздник. Во-вторых, получка, нет так давно любезно выданная Гавриловной, все еще оттопыривала карман, открывая широкие перспективы на выходные. И, в-третьих, сегодня, в этот знаменательный день, праздновал свой день рождения наладчик Пяткин. Трудовой коллектив был прекрасно осведомлен об этом памятном событии и уже с самого утра готовился к поздравлениям. Чего нельзя было сказать о Пяткине.
С самого утра Пяткина поразила коварная болезнь, названия которой медицина пока не придумала, а смекалистый народ окрестил «жаба». Пяткин удумал совершить непозволительный поступок: утаить радость своего рождения от трудового коллектива. Трудовой коллектив из того самого смекалистого народа прекрасно знал, как бороться с этой хворью. И Пяткин, доставая свою новую, едва ли не недельной давности робу из ведра с мазутом, горько сожалел о задуманном.
Излечившись от коварной хвори, Пяткин пулей мотнулся мимо проходной за «сидором» и принялся кропотливо организовывать скромный банкет, грозивший скрасить конец трудового дня обычных работяг. Местом проведения банкета была выбрана коморка в углу цеха, которая, казалось бы, для этого специально задумывалась. Все, что происходило в этом маленьком помещении, было надежно скрыто от посторонних глаз «потустороннего» начальства.
Трудовой день подошел к концу и все, включая Петровича, устремились к праздничному столу, норовя занять место поближе к источнику пищи. Да будет праздник!
Где-то посередине празднества, когда селедка уже была съедена, а тарелка с бутербродами грозилась обнажить дно, в цеху раздался «потусторонний» крик начальника цеха. Раскатываясь эхом по просторному помещению, голос начальника сильно походил на грозный глас Сатаны из самих глубин ада.
– Петрович! Петро-ооович, твою мать!
Петрович, понимая всю серьезность положения, быстро опрокинул стопарь, протолкнув его шпротиной, и тяжело вздохнул. Как заправский танцор с цветком в зубах, Петрович метнул в рот массивную ветку укропа и бодрым, слегка сбивающимся шагом, устремился к трудовым свершениям на благо человечества.