Небесное Сердце
Шрифт:
– Значит, внушение боли.
А что он ещё мог предположить? Только какую-нибудь неведомую телепатическую хрень.
Стоп. Вайон - медиум. Неужели он её... чувствует?
Это майора совсем не устраивало. Слишком велик риск, что в этом случае именно командир пересечется с его, Марина, основным приказом.
Не дай звёзды...
– Что на это сказал Вайон?
– вздохнул между тем Сайарез.
– Ничего.
– Вообще?
– Совсем. Удалился после прослушивания к себе в отсек. С тех пор, насколько я слышу, не выходил. Новых распоряжений не давал. Скорее всего будет ждать, пока вы огласите
Сказать, не сказать? Да в конце-то концов, сколько можно! Человек погибает, а корабельному врачу, нет, не так, его личному лечащему врачу - что, между прочим, было прописано в контракте!
– плевать.
– Ты бы проверил его, док. Мягко.
– Я сам разберусь, - тут же отрезал Рэтхэм, недовольно гуднув.
– Я уже давно слежу за ним и сам понимаю, что стоит мне копнуть его мозги, как он закроется он нас совсем.
– То есть, ты просто так позволяешь ему...
– Я ничего не позволяю, Марин. Я выполняю свою работу и слежу за состоянием каждого члена экипажа.
Майор предпочел промолчать.
Вольно же тебе развлекаться со своими психоэкспериментами на экипаже, старый прохвост! Ты думаешь, я не в курсе, что ты на оппозицию работал, и что у Энвилы в этом деле свои собственные интересы? Только боюсь, вы просчитались, полковник. За прошедшие годы всё могло десять раз перемениться.
– На общем собрании экипажа скажешь, что запись с корабля испорчена, и дешифровать полностью её не получилось. Ограничимся версиями и результатами медицинской экспертизы.
– Хорошо. А как быть с Вайоном?
– С ним всё нормально, - подчеркнуто спокойно ответил Рэтхэм.
– Будем следовать его указаниям и инструкциям.
– Как прикажете, полковник Рэтхэм.
Марин по-военному кивнул, резко развернулся и вышел, глуша все исходящие сигналы Сердца. Доктор на своё счастье не видел, что светокристаллы майора переливались в оранжевом спектре - спектре злости.
Архив № № С/8000/С/8604. Память Пректона.
Он сидел на полу в своем отсеке, по-человечески съежившись. Болело Сердце. Никто никогда не говорил ему, что так бывает. А оно болело. Беспрерывно и тяжко ныло, как будто вот-вот готовилось треснуть. Нет, всё было хуже. Ведь Сердце - и есть он сам. И боль, неважно, фантомная или настоящая, ломала всё его существо. А машина что? Привычные сигналы десятков датчиков тонули где-то в недрах процессора, не докатываясь до него самого.
Мы обречены. Все обречены.
Машина завалилась на бок и протяжно запиликала, впустую подавая сигнал опасности - его некому было слышать. Сердце слабело и больше не могло удерживать её единым с собой целым.
Внимание! Угроза рассинхронизации!
Угроза жизни оператора!
Рекомендуется принятие мер предосторожности.
Активация аварийных протоколов ИИ.
Запуск процесса стабилизации.
И Вайон впервые «увидел»... Другого слова он не смог подобрать ни тогда, ни потом тем видениям, которые терзали его разум. Внешний мир остался там, по ту сторону оптических систем. Его внутренняя тюрьма пришла в движение. Бесчисленные синие разряды, мчавшиеся по кристаллической решетке нейролита, вспухли языком светло-голубого пламени. Огонь метнулся к нему, но не обжёг. Только постоянный цифровой шторм сделался в несколько раз сильнее, грозя смести хрупкую скорлупку человеческого
Диагностика общего состояния системы. Обнаружены участки с критическим напряжением псевдонейроных связей. Обнаружение причин...
Предварительное заключение - состояние оператора критическое, отмечено угасание сознания до восьми процентов.
Доступ к управлению сознанием - запрещен согласно основной программной кодировке.
Поиск альтернативного решения....
Я устал. Устал. Я скоро умру.
Вайон не сомневался в этом с первого дня - долго ему не жить. Слишком уж наигранной была для него эта цель, и сейчас она попросту иссякла. Можно было бы подхлестнуть себя красивыми словами о том, что он нужен экипажу, что за него переживают, но кто-то холодный и циничный убеждал в обратном. В конце концов, не такая он важная птица, чтобы без него они не справились с задачей.
Заключение - необходима изоляция областей наиболее критического напряжения.
Приступить к исполнению.
И пустота, от которой Вайона отделяли всего лишь тонкие стенки кристалла, внезапно угрожающе надвинулась, стала бесконечной, как космос. Ему показалось, что он вот-вот упадет в бездонную яму, а зацепиться, удержаться хоть за что-нибудь - не может. Пальцы соскальзывали с края невидимого обрыва, опора становилась иллюзорной, уходила из-под ног...
Даже на страх уже не оставалось сил.
Снижение нагрузки на Сердце. Перехват контроля опорно-двигательной системы. Повышение фильтрации потока входящих данных. Частичный контроль систем внешнего восприятия.
Изоляция критических зон завершена.
Угроза угасания оператора остановлена. Необходим отдых.
Принудительный переход в спящий режим.
Собрание устроили через три часа, когда Вайон показался из своего отсека. Марин пристально следил за командиром, пытаясь хотя бы по движениям, по изменению цвета глаз угадать его состояние - а толку? Разве что показалось, будто жесты стали ещё более скупы и точны, чем раньше. Подозрение с каждым часом крепло.
Полиморфы нервничали. Вслух произносились лишь дежурные, ничего не значащие фразы, а эфир закрытых личных частот разрывался от десятков вопросов, сводившихся к одному главному: что делать? Отчет о результатах экспертизы они выслушали молча, не проронив ни звука, ни сигнала.
– И это всё?
– недоверчиво уставился на начальство Рики.
– Шеф, ты уверен, что оборудование исправно?
– Проще говоря, показала она «ничего», - фыркнул Кирен.
– Я правильно понимаю?
Марин кивнул, неосознанно изобразив лицевой маской мрачную мину.
– То есть, переводя на нормальный язык, мы не знаем, что с ними случилось, но кокнулись они все одновременно и при этом орали от боли, так?
– Да, они испытали фантомную боль, - подтвердил док.
– Или галлюцинации. Возможно, это следствие какого-то излучения, не зафиксированного нашими приборами. Тогда ситуация вполне объяснима. Человеческий мозг словил крупную дозу излучения и отдал приказ организму отключиться.
– Ты точно о людях, а не о машинах?
– ехидно прищурился Джас. На что Рэтхэм лишь снисходительно загудел.