Небесные ключи
Шрифт:
— Я же хороший человек?
Колючка потрепал его.
— Ты мой брат, я не судья тебе. Выбор ты сделал сложный.
Гвидо задумчиво кивнул и ушел. Джо же остался на лестнице, глядя вниз, во тьму подземелий, не готовый снова нисходить в это подземное царство, где по венам людей течет кровь богов.
Глава IX. Колесница
ИСПВДЬ. Я обмнут. Мне обещали спсение. Обман. Мне дают пить. Стнтся лучше. Но тгда я вспм что сделал. Нет спсения. Нет лечения. Только
— выцарапанное послание на стенах подземелья лечебницы
Дани, это был Дани! Её Дани, милый Дани, добродушный здоровяк Дани с полной клыков улыбкой! Воспоминания укрыли её тёплым одеялом, и их было слишком много для тесных стен подземелья.
Она кричала: Дани, Дани, Дани, она слышала каждое слово этой странной беседы между мелким ублюдком Гвидо и Дани — её Дани! — но он не откликнулся на зов. Где-то там выли колокола, вскоре их шум заглушил ливень. Пролегающая вблизи водосточная труба тарахтела, соприкасаясь с каменными стенами, но помогала мало, и по подземелью зажурчал дождевой ручей.
Находиться здесь, в неведении, было невыносимо. Волнение наполняло её дрожью. Замерев, вжавшись лицом в маленькое зарешеченное оконце, она перебирала в голове все произошедшие события, все намеки Феликса, но всё, что ей удалось понять — это то, что Лукас, знавший больше её, погиб в Йорфе, а второй, возможно, находился здесь.
Знал ли Лукас о том, что грядет? Если да — почему ничего никто ничего не сделал? Почему не остановил конец света? Пока это были просто досужие домыслы. Чонса надеялась вытащить хоть какие-то ответы из Данте, но тот не возвращался.
Кажется, она задремала стоя, потому что очнулась от шагов по коридору. Дождь смолк. Колокола тоже. Острый слух успел уловить звон ключей, отголосок разговора где-то за изгибом коридора, и то, как тяжело вздохнул малефик за стеной.
Следом — звук, как когда в доме крысы завелись, цап-царап, скреб-скреб, стук острых крепких зубов.
— Данте! Дани! Это я, Чонса!
Она упала рядом со смежной стеной, положила обе ладони на шершавый известняк. Тот довольно легко крошился под ногтями. Постаравшись, можно было прорыть ход отсюда. Сбежать.
— Данте! — громче произнесла она.
Близость проклятой кости Мира не позволяло ей потянуться вперед, в Извне, ощутить его, успокаивающе коснуться впалых щек хотя бы так. Но она смогла вспомнить его, облечь воспоминание в яркую картинку. Данте — одни глаза и скулы, чёрные кудри и поджатые губы. У него были сильные и многочисленные мутации — заостренные зубы и крупные, совсем звериные клыки, делающие его улыбку совершенно бесподобной, немного выдвинутая вперед челюсть, ногти у него были крепкими, и, отрастая, загибались наподобие кошачьих. Не чета шестому пальцу на конечностях…
Но звериный облик казался насмешкой над характером: Дани был спокойным, дружелюбным парнем, тихим, рассудительным, обладал умом ученого, не воина. У него всегда были хорошие отношения со своими стражами, что неплохо отзывались о нем. Данте любили на скромность
За жёлтые радужки Чонса называла его Львом, а Данте с усмешкой проговаривал это на своем языке — родом он был из Сугерии, что на северо-западе:
— Лион.
Это — прицепилось. Могло показаться, что Данте — единственный из малефиков, кто носил фамилию. О, сколько сказок ходило по малефикоруму! Что он — сын графа, или дитя рыцаря, или даже потерянный принц из Сугерии, клейменный проклятьем злой феи-крестной… Данте Лион смущенно улыбался и опускал густые, как у девчонки, ресницы, чёрные и загнутые.
Чонса помнила все его ипостаси. Потерянный принц, чудовище, нежный любовник.
Монахи, ведущие перепись малефиков, изучающие их проклятье, давно пришли к выводу, что чем заметнее малефеций менял тело в материнской утробе, тем сильнее становились способности. Самые сильные, к счастью, жили недолго, большинство погибало во младенчестве — мутации не всегда совместимы с жизнью. Сила не выбирает с умом. Она берет тело и лепет из него то, что надо ей. Сердце наружу? Почему нет. Две головы и четыре руки? Зато ребенок будет способен едва ли не летать. Глухие с руками-клешнями, обездвиженные из-за костей вместо сухожилий и мышц люди, не способные выносить солнечный свет дети, и те, ко покрыт густой шерстью или чем-то вроде коры на руках и ногах…
Малефикорум был местом, куда попадали монстры. Большинство из них умирали сами собой до того, как стать монстром по-настоящему. Думается, к собственному счастью.
Дани был доказательством слов монахов, на войне его мощь ужасала, Шестипалая и в подметки ему не годилась. Но Чонса помнила то, как в поцелуях он старался касаться зубами осторожно-осторожно нижней губы, и так жалобно складывал брови в моменты экстаза.
В жизни Чонсы было мало людей, о которых она хотела забыть, чтобы не бередить себе раны. Данте был одним из двух.
— Кто это? — откликнулся наконец он. Чонса расслышала громкий вздох, перешедший в кашель.
— Чонса. Это Чонса, Дани! Помнишь меня?
Он долго не отвечал. Затем она ощутила легкий толчок сквозь стену — это Дани боднул её, и сила толкнула девушку в руку, тёплая, как нагретая на солнце кошка, когда она хочет ласки. О, если кто и был способен побороть поле немоты от артефактов, то это Данте! Девушка убрала руку и прижала ко рту, но не сдержала всхлип. Задрожала. Не расплакалась.
— Что они сделали с тобой?
Снова мучительное ожидание ответа. Данте говорил так, словно выуживал слова из воздуха, вспоминал их значение, перевод, лишь потом произносил.
— Йорф. Меня вели в Йорф, а потом…
Он замолчал.
— Случилось столкновение. Конец света.
— Как… давно?
— Месяц… Чуть больше. Ты все это время… здесь?!
— Не знаю. Я устал. Чонса… Я очень устал.
— Эй, там! — раздался громовой голос стражника, следом — грохот о дверь. Видимо, он ударил закованным кулаком в решетку, — А ну заткнулись!