Небесные очи
Шрифт:
Узкое лицо, длинный нос с горбинкой, насмешливо сжатые губы, прядь темных волос через весь лоб, наискосок, сеточка морщин на щеках – Д'Артаньян, двадцать лет спустя. Филипп Силантьев.
Он тоже ее узнал. Произнес очень спокойно:
– Саша?..
«Ах, ну да, я же на маму похожа! Только вот как к нему обращаться? «Папа» – не дождется, «Филипп Андреевич» – глупо...»
Саша решила к нему никак не обращаться.
– Я хочу поговорить с тобой, – сурово заявила она.
– Хорошо, – все так же спокойно, равнодушно
Саша прошла по темному коридору.
Комната, в которой жил отец, выглядела по-спартански – кровать, стол, стул и маленький телевизор на полу.
– Садись... – через минуту вошел отец. Поставил на стол два чайника – заварочный и обычный. – Чаю хочешь?
Одет он был отвратительно. Темно-синее трико с вытянутыми коленями и полосатая фуфайка без рукавов. Поверх фуфайки был широкий пояс, странный какой-то.
«Это не пояс, это бандаж!» – догадалась Саша.
– Разве это чай? – удивилась она.
– Не совсем, – ответил тот. – У меня почки, понимаешь... вот, лечусь.
Саша села на стул, отец – напротив, на кровать.
«Какое у него каменное, неподвижное лицо... Точно маска! «У меня почки...» Он и в самом деле как будто сильно болен – ни одного лишнего движения, если поворачивается, то поворачивается всем корпусом...»
Саше не было его жалко. Она просто констатировала.
Принюхалась – в воздухе летал едва уловимый аммиачный запашок. Так обычно пахнет в жилищах глубоких стариков. «Почки, да... Отчего? Может, его сильно били – в тюрьме?»
– Ты один живешь?
– Да, – равнодушно ответил тот, наливая себе в стакан рыжевато-бурую жидкость.
– Работаешь?
– Да. На заводе.
– Что делаете?
– Кастрюли-сковородки.
«Наверное, такое неподвижное, ничего не выражающее лицо у всех тех, кто долго сидел. Чтобы никто из сокамерников не мог ни к чему придраться!»
Саша увидела за кроватью облезлый гитарный гриф.
– Ты играешь?
– Да, – он покосился в сторону гитары. – Но она старая, плохая. Хочу новую купить. Накоплю денег и куплю.
«Боже, о чем он только думает! К нему родная дочь пришла, а он...»
– Почему ты не приходил? – мрачно спросила Саша. – Ты ведь давно на свободе, так?
– Не приходил... А зачем? – он отпил из стакана. – Зачем тебе рядом рожа моя уголовная?
– Ну как... – растерялась Саша.
– Только не говори, что ты сильно бы мне обрадовалась...
– Ты прав.
Они помолчали. Отец методично хлебал чай, кадык на его тощей жилистой шее двигался вверх-вниз. Этот немолодой, очень больной мужчина был отвратителен до тошноты. Ненависть к нему у Саши была даже на физиологическом уровне...
«А в сущности, он ровесник Виктора! – неожиданно озарило Сашу. – Но какая разница между ними... Этот – развалина, а Виктор – ого-го, супермен! Надо же так опуститься...»
– Как ты нашла
Он допил чай, отставил пустой стакан. Его руки лежали поверх стола – жилистые, темные, с фиолетовыми ногтями. Но форма пальцев, ногтей... А главное, этот кривоватый мизинец и маленькая родинка возле большого пальца! Саша, точно загипнотизированная, смотрела на эти руки. Потом перевела взгляд на свои – белые, ухоженные ручки, но... форма пальцев, ногтей, мизинец... и чертова родинка – на том же самом месте! Совпадало все. Отец и дочь. Одна кровь.
Саша спрятала свои руки за спину.
– Света Попова сказала, – холодно произнесла она.
– А, Светка... – он опять замолчал.
– Тебе все равно, как я жила эти годы?
– Как ты жила все эти годы? – бесстрастно спросил отец.
«Издевается...»
– Я жила очень плохо. Я до сих пор... я до сих пор несу в себе груз прошлого.
– Слова-то какие... груз прошлого! – уголком губ усмехнулся отец. – Мне тоже было несладко, поверь.
«Ему было несладко!» – Сашу буквально затрясло.
– Ты... – прошептала она. – Ты – чудовище! Я давно хотела тебе это сказать... глядя прямо в глаза... Ты – чудовище!
В его лице ничего не дрогнуло. Он смотрел Саше в глаза и даже не думал отводить взгляд.
– Отвратительное животное... Псих, сломавший жизнь своим близким! Я никогда, никогда тебе не прощу... – прошипела Саша. – Я не приду на твои похороны, я не приду на твою могилу... а если приду, то только затем, чтобы плюнуть на нее!
– Ну и на том спасибо... хоть плюнешь.
– Для тебя нет ничего святого! Уголовник! – она вытерла тыльной стороной лоб – он был весь влажный от жары. – Зачем ты убил маму? Зачем?!.
Отец моргнул. Потом произнес совершенно спокойно и даже как-то буднично:
– Я не убивал ее.
– Что?! Ну здрасте... А кто ее убил тогда? – вырвалось у Саши.
– Я не знаю.
Эта наглая ложь совсем вывела из себя Сашу. Он не убивал ее... Он не убивал ее!
– Ты хочешь сказать, что сидел за чужой грех, да? – угрожающе спросила Саша. – Ты провел столько лет в тюрьме, вышел и... – она вдруг растеряла все слова от возмущения. – И – ничего?.. Ты не стал разбираться, не стал искать истинного виновного, ты не пошел к единственной дочери, ты все оставил как есть?!
Отец, лгал, конечно. Он убил маму. Он. Но кому охота считать себя плохим человеком, убийцей... За столько лет он, наверное, убедил себя, что не делал ничего плохого. Обычная история...
– Ответь же что-нибудь!
– Что я должен тебе ответить?
– Инфантильный, безответственный человек... Холодная кровь... Хоть сам себе не ври!
– Я не убивал ее, – тихо, без всякого выражения, прошелестел отец.
Саше вдруг стало жутко. Она вспомнила счастливые лица на фотографиях, любовь во взглядах... А вдруг и вправду – не убивал?