Небесные преследователи
Шрифт:
– В общем, когда я полетела одна, то шар поднялся выше и летел дольше.
Мсье Этьен складывает руки на груди:
– Мы не в таком отчаянном положении, чтобы доверять твоим словам. Что вообще ребенок – особенно ребенок вроде тебя! – может знать о механике полетов?
– Я ничего не знаю, мсье, – бормочу я, чувствуя, как краска заливает мне щеки. – Только то, что случилось со мной.
– В этом и дело, Этьен, – говорит мсье Жозеф. – Мы и сами ничего толком не знаем. Пока что наши попытки не приносят успеха. И я не уверен, что принесут в будущем.
– Почему ты
Я снова чувствую на себе его взгляд. Он лущит меня, точно луковицу, и находит в середине гнилую воровскую сердцевину. Мне это не нравится. Может, это место и правда не для меня? Может, мне надо уйти? Вернуться к прежней жизни? И я уже поворачиваюсь, но мсье Этьен меня опережает:
– Куда ты собралась? – Он загораживает мне выход. – Думаешь, можешь сбежать вот так и забрать с собой наши тайны?
– Я и не собиралась! – восклицаю я.
– Конечно же не собиралась! – соглашается Пьер.
– Я думаю, этой девочке можно доверять, – поддерживает нас мсье Жозеф. – Как-никак ее расторопность спасла Пьеру жизнь.
Их вера в меня согревает мне сердце. Мне хочется доказать им, что они не ошиблись, что я и правда на их стороне. Такого со мной раньше не бывало.
Мсье Этьен, судя по всему, все еще сомневается. Но в комнате уже витает дух суетливой работы. Не знаю, откуда он взялся – то ли из моего рассказа, то ли из самоуверенности мсье Этьена… Однако надеюсь, что больше не будет никаких разговоров о том, чтобы бросить дело.
– Что ж, тогда закатаем рукава, – словно подтверждает мои мысли мсье Этьен. – А то англичане обойдут нас, и мы станем вторыми изобретателями летательного аппарата. И потомки даже не вспомнят, как нас звали.
Для мальчишки – три
6
Я принимаюсь за работу тем же утром, а вот Монгольфье все медлят. В течение дня Пьер регулярно приносит мне новости о том, как продвигается дело.
– Они спорят, – сообщает он. – Папа хочет не торопиться и как следует все обдумать, а дядя Этьен настаивает на том, что медлить нельзя.
Я киваю, пытаясь одновременно слушать и не отвлекаться от порученных мне дел. За домом располагается мощеный двор, а еще дальше – сад с вишневыми и оливковыми деревьями. Там Монгольфье держат живность, которая предназначается для их стола, и я теперь отвечаю за кормление всех этих животных. В саду живут куры, один гусь и пара коз, которые дают молоко. Но больше всех мне нравится миловидная овечка, которая любит полизать пальцы у меня на ногах.
– Я назвала ее Ланселот, – сообщаю я Пьеру.
Он кривится:
– Ланселот?
– Ну да, девочка.
– Но, по легенде, Ланселот мужчина. Храбрый рыцарь.
Не знаю, о какой такой легенде он говорит. Я имела в виду кондитерскую с пирогами… я же пообещала себе купить пирог с каштанами, когда миссис Делакруа со мной расплатится. Но я ни на чем не настаиваю. Моя больная рука все еще слаба, и Пьер помогает мне таскать ведра. А вот Вольтер совсем не помогает, он словно нарочно дразнит Коко, преследуя меня по пятам. Мой петушок нервничает. Я чувствую, как он выпускает когти в своей сумке, а значит, не миновать беды.
Одетта дает мне следующее задание. Она говорит, что по четвергам дел особенно много. Помимо обычного обеда из пяти блюд нужно успеть перестирать все белье в доме: мадам Верт ведет хозяйство со всей строгостью. У экономки острый подбородок и такой впалый рот, словно она только что глотнула уксуса. Пожалуй, она – единственный человек на свете, которого боится Одетт.
– Ты лучше спрячь куда-нибудь своего петуха, – шепотом предупреждает она меня. – Мадам Верт не пускает животных на кухню, если не собирается их зажарить.
– Ох, да ведь он совсем ручной, – умоляю я.
Однако, едва заметив Коко, мадам Верт вопрошает:
– И почему эту птицу еще не ощипали? Ее надо было поставить в духовку уже час назад.
Должна признаться, что Коко на кухне, видимо, и правда не место. Что ж, вынесу его на улицу. Я дохожу с ним до самого сада.
– Прости, малыш, – говорю я. – Я принесу тебе лучших объедков, обещаю.
Даже не взглянув на меня на прощание, он семенит к Ланселот. Овечка обнюхивает его лапы, что он с радостью ей позволяет. Коко устраивается между ее передних копыт, словно это самая удобная, самая мягкая подушка в мире. Он засыпает с потрясающей скоростью… гораздо быстрее, чем у меня на руках! Я изо всех сил стараюсь не обижаться.
Однако Одетта забыла упомянуть, как горячая вода со щелоком разъедает кожу на руках. И о том, что стирать придется почти исключительно нижнее белье мадам Монгольфье. По обеим причинам я стараюсь расправиться с заданием как можно быстрее.
Затем Одетт сообщает, что недавно начался дождь.
– Развесь все вот здесь. – Она указывает на протянутую над головой веревку. Веревка располагается над камином, так что жара для сушки хватит.
Схватив охапку мокрых сорочек, ночнушек и нижних юбок, я забираюсь на стул. Странно подумать, что я маму Пьера и в глаза ни разу не видела, а вот развешиваю ее интимные принадлежности.
Не успеваю я закончить, как в кухню с блокнотом в руках входит мсье Жозеф.
– Терпеть не могу жаловаться, мадам Верт, – сообщает он, кладя блокнот на стол и выставляя вперед руки, точно защищается от чего-то. – Но каша за завтраком была слишком горячей.
Мсье Жозеф ест пищу исключительно холодной. Об этом, как сказал Пьер, знают все в доме. От теплой еды у него начинаются газы.
Мадам Верт слушает его с каменным лицом. Когда мсье Жозеф уходит, она выливает на меня накопившееся раздражение: