Небесный остров
Шрифт:
И, едва сестрица вступила в палату, Надя кинулась к ней:
– Скажите, кто вам сейчас звонил?
Та на долю секунды растерялась. Промямлила:
– Когда?
– Да вот только что. Я слышала.
Девица нахмурилась. Глаза забегали, взгляд метнулся в пол. Однако взяла себя в руки быстро:
– А… да это из милиции, следователь.
– В три часа ночи? – прищурилась Надя.
– Чего вас удивляет? Травма-то криминальная, – буркнула медсестра.
«Но обычно ведь бывает наоборот! – едва не выкрикнула Надя. – Как раз из больницы и звонят в милицию.
И поинтересовалась невинно:
– Когда он приедет?
– Кто?
– Ну, следователь?
Снова пауза. А дальше сестра проворчала:
– Он мне не докладывал.
И всем своим видом показывает, что разговор закончен.
Отодвинула Надю плечом, проследовала к недвижимому Полуянову. Поставила ему очередную капельницу. И, более ни слова не проронив, покинула палату.
Митрофанова еще раз взглянула в окно на пустынную улицу. На беспомощного, смертельно бледного Димку. Она, конечно, не психолог и не ясновидящая, в чужом мозгу читать не умеет. Однако не сомневалась: звонил медсестре совсем не следователь, а убийца. Или тот, кто убийство Полуянова заказал.
Может быть, ей самой сейчас позвонить в милицию? Попросить помощи? Ага, и что она скажет? Пришлите в городскую больницу в реанимацию охрану для журналиста Полуянова? Несерьезно.
И вдруг ее осенило.
Будь Димка в сознании, ее идею бы точно не одобрил.
Но ничего другого – здесь, в Приморске – она придумать просто не могла.
«Я – преступница. Я угроблю его, и все», – безостановочно, безжалостно корила себя Надя.
Хотя она не была врачом, но в медицине немного разбиралась. Когда-то в мединститут думала поступать. Мамочка, медсестра по профессии (царствие ей небесное), немало рассказывала. Так что Надя знала прекрасно, зачем после операции (даже пустяковой) пациента обязательно кладут в реанимацию. И насколько серьезные осложнения возможны при отсутствии врачебного контроля и плохом уходе. Тромбоэмболия, сепсис… лучше не думать.
А в случае с проникающим ножевым в легкое человека держат в реанимации минимум двое суток. Контролируют сердечную деятельность, постоянно ставят капельницы, меняют – в стерильных условиях! – повязки.
А что натворила она?..
Даже Евгений – человек от медицины далекий, да и Полуянов ему никто – обронил:
– По-моему, глупость ты затеяла…
– Не хочешь помочь? – мгновенно ощетинилась она.
– С ума сошла! – обиделся парень. – Я же примчался сразу, как ты позвонила. Но, может быть… давай его лучше в Геленджик? Там и больницы поприличнее.
– Захотят – достанут и там, – отрезала она. – А до Москвы я его не довезу.
– Мы и до «Факела» его не довезем. – Евгений опасливо взглянул в Димино почти мертвое лицо.
Надя же решительно потрясла Полуянова за здоровое плечо. Громким шепотом сказала ему в ухо:
– Эй, Димка! Подъем!
«Ему давали наркоз. И еще наверняка успокоительное, обезболивающее. Не добудимся».
Нет, повезло. Глаза открыл. Слабо улыбнулся
– Надюшка? Что сейчас – ночь, утро?
– Дима. Слушай меня внимательно. Тебе нужно взять себя в руки – и встать, – твердо произнесла она.
– Зачем?
– Мы уезжаем отсюда. Здесь опасно.
Глаза его, со страхом видела Надя, «плавают». Последствия наркоза. Да и вообще – в сознании ли он?
Нет, понимает ее. Попытался пошевелиться. Сморщился от боли. И вдруг увидел в полумраке палаты Женю.
Глаза сразу ожили. Нахмурился:
– Он здесь зачем?
А Надя решительно, будто всю жизнь командовала, произнесла:
– Дима. Мы едем к нему. На турбазу.
– Что?!
– Больше просто некуда.
Часы в палате показывали начало шестого утра.
Приморская больница, конечно, не блистала стерильностью. Однако пол был чист, халаты у персонала свежи. Никакого сравнения с пропыленной, затхлой комнатухой – бывшей котельной базы отдыха «Факел», где разместили Диму сейчас.
Дорогу журналист вынес мужественно. До лифта и дальше, через служебный ход до парковки дошел почти сам – Надя с Женей только под руки его поддерживали. И, когда ехали, а квадроцикл ухал в ямы, не стонал – лишь зубы стискивал. Однажды, когда особенно сильно тряхнуло, на его глазах выступили слезы, губы прошептали ругательство.
А когда, наконец, его уложили на койку, застеленную вместо свежей простыни ветхой дерюжкой, шепнул ей в ухо:
– По-моему, я здесь сдохну.
Надя, уже давно вся на нервах, всхлипнула в ответ:
– Димочка… ну что мне оставалось?
И он, сам слабый, несчастный, с пересохшими губами, тут же кинулся утешать:
– Все, все, Надька. Прости. Ты права. Ты приняла единственно возможное правильное решение. И, конечно, ты меня вылечишь.
А она в страхе подумала, что никогда в своей жизни не делала послеоперационные перевязки. И тем более не ставила капельницы. Но произнесла, как могла, твердо:
– Естественно, вылечу.
Он улыбнулся в ответ на ее показное бахвальство. Произнес – голос звучал куда бодрее, чем несколько часов назад:
– Кстати, знаешь, что странно? Я действительно чувствую себя лучше. Почти нормально.
Попытался приподняться, но поморщился.
– Лежи! – накинулась на него Надя.
А Полуянов заверил:
– Ну, завтра уж точно встану. А пока…
– Пока тебе надо поспать, – твердо произнесла она.
И обернулась к стоявшему рядом Жене:
– А тебе съездить в аптеку. И в продуктовый. Список, что нужно, я сейчас напишу.
Фотограф подмигнул Диме:
– Она у тебя всегда так командует?
– Нет, только в особых случаях, – хмыкнул Полуянов.
Приподнялся на куцей подушке, шарит по убежищу Соловца уже осмысленным, заинтересованным взглядом.
– Дима. Если не ляжешь, я тебе сейчас укол снотворного сделаю, – припугнула его Митрофанова.
Полуянов же вдруг спросил:
– Женя! А у тебя здесь, случайно, компьютера нет?