Небесный скиталец

Оппель Кеннет

— Да, — согласилась Кейт. — Но он отлично приспособился — вон как прыгает по деревьям. Видели его лапы, как они отталкиваются от веток? Очень сильные. В воздухе им такими быть не нужно. В чем-то он усовершенствовался здесь, поэтому смог выжить.

— И все же он не приспособлен для этого. Его мех — у него неподходящая окраска для жизни здесь. Он выделяется на фоне зелени. Будь здесь хищники, его легко поймали бы. — Я вздохнул. — Он должен был бы летать, а не скакать по лесу. Он был создан для полета.

— Но не он, не этот. Может, у него что-то деформировано, как вы сказали, может, крылья не

работают. Это все, на что он мог рассчитывать.

Мне жаль было его, прикованного к земле. По крайней мере, он никогда не знал полета. Ему нечего было терять, не о чем тосковать. Интересно, помнит ли он то ужасное падение, с которого началась его жизнь.

Мы дошли до нашего дерева, и Кейт снова упаковала камеру в футляр.

— Вдруг я никогда больше его не увижу? — печально проговорила она. — Мы, наверно, улетим сегодня или завтра. Фотография наверняка не получится. Я даже не навела объектив как следует. И он так быстро двигался. В лучшем случае выйдет расплывшееся пятно. Мне надо было подобраться поближе.

— Вы получили кости, — напомнил я. — И фотографии скелета.

Она фыркнула.

— Но вы говорили, что этого достаточно, — напомнил я. — Говорили, что кости будут решающими.

— О, кости хороши, — равнодушно отозвалась она, — но вот он живой, прямо тут! Если бы я смогла сделать несколько снимков вблизи… — Она растерянно умолкла. — Не забавно ли, что мы оба стали называть его «он»?

— Я об этом даже не думал.

— Мы не могли знать, он это или она. Но, конечно, стали говорить «он». Как о любом ярком представителе своего вида.

Она сердито смотрела на меня, будто я был в этом виноват.

— Давайте называть его «она», — предложил я.

Она перестала хмуриться.

— Ладно. Хорошо. Она.

— Она такая, как вы себе представляли? — спросил я.

— Нет. Да. Не уверена. Она красивая, правда?

— Правда.

— Красивые создания, точно как и говорил дедушка. О Мэтт, я хочу снова увидеть ее.

— Я тоже.

Она взглянула на меня и улыбнулась.

— Но нам надо уходить, — сказал я. — И может, это к лучшему. Оно могло стать опасным, попытайся мы подобраться поближе.

— Вы думаете, она нападет? — Эта мысль, казалось, была совершенно нова для нее. — Они не нападали на дедушку.

— Это верно. И все-таки это дикое животное.

— Она показалась мне довольно спокойной.

— Прямо славная большая пушистая киска, да? Вам надо еще разок взглянуть на эти зубы, — указал я на саквояж.

— Ну, я не думаю, чтобы она напала на человека.

— Вы ведь встречались лицом к лицу со множеством диких зверей, верно?

Она рассмеялась:

— Нет, конечно нет…

— Снимали крупным планом пуму или, может, индонезийского комодского варана — просто шутки ради?

— Как мы назовем ее? — спросила она.

— Существо? — Я засмеялся. Кейт уже видит свое имя в ученых книгах. — Не знаю.

— У нее должно быть название. А раз мы ее открыли, мы и должны дать его.

— Придумайте что-нибудь, — сказал я ей, — что-нибудь, где побольше латыни. — Но про себя я подумал: «Облачная кошка». Правда, вслух произнести побоялся: вдруг Кейт подумает, что это слишком просто, слишком ненаучно.

Я помедлил и прищурился. Я кожей чувствовал, что

погода меняется, и искал признаки этого. Через прореху в лесном пологе видна была широкая полоса неба — и оно больше не было синим. Когда это произошло? Я никогда не видел, чтобы погода менялась так быстро. Двадцать минут назад была чистая голубизна, а теперь ее заслонили темные, мрачные громады облаков, похожие на своды самой преисподней. Хороший же я наблюдатель! Специалист по погоде. Глаза корабля.

— Надо спешить, — сказал я. — Живей!

Мы побежали. Я уже слышал, как нас настигает ветер, и все, о чем успел подумать: «Мой корабль!» И буря накрыла нас.

Глава двенадцатая

КРУШЕНИЕ

Ветер и дождь ударили одновременно, сгибая деревья, швыряя нас в разные стороны, пытаясь выбить землю у нас из-под ног.

Мысленно я представлял себе «Аврору», пытаясь пересчитать швартовы. Я буквально чувствовал, как они вытягивают забитые глубоко в песок штыри, как трутся, нагреваясь, о пальмовые стволы. И все эти туго натянутые лини стонут и гудят, будто дьявольский струнный оркестр. Я уже слышал первый треск, потом еще, и вот лини начинают лопаться, и корабль разворачивает. Ни о чем другом я не мог думать, пока мы, пошатываясь, брели через лес.

Кейт споткнулась, я схватил ее за руку, скользкую, как угорь. Держась друг за друга, мы потащились дальше, нагруженные камерой и саквояжем, кренясь под ударами ветра. Внезапно с треском повалилось дерево, метрах в трех от нас, не больше, и от толчка мы попадали. За грохотом дождя и сатанинскими завываниями ветра я даже не услышал, как оно рухнуло. Я жмурился и едва мог различать хоть что-нибудь.

Становилось все хуже. Вода низвергалась с веток, как из пастей горгулий. Со стволов обрушивались водопады. Ветер смешал небо с землей. Я едва понимал, что мы делаем и куда идем. Мы двигались, как могли, мокрые насквозь. Одежда липла к телу, делая нас неповоротливыми и медлительными. В воздухе мелькали ветки. Так недалеко и до беды.

Сквозь серую завесу ливня я разглядел тень и двинулся туда. Там, в густом подлеске, у подножия небольшого каменистого холмика, темнела расщелина. Я доволок до нее Кейт и пропихнул ее между цветущих лиан, закрывавших вход. Это оказалась маленькая пещерка, но все же там было достаточно места, чтобы мы вдвоем поместились, усевшись бок о бок. Какой глубины она была, я не знаю — там было очень темно, а я совершенно не рвался выяснять это. Внутри оказалось более-менее сухо, и мы были укрыты от ветра и хлещущего дождя. Кейт стала возиться со своей камерой и саквояжем с костями, проверяя, не промокло ли содержимое, заталкивая их поглубже за наши спины, чтобы они не намокли еще больше. Я обернулся и смотрел в глубь пещеры, давая глазам привыкнуть к темноте. Теперь я мог видеть немножко дальше, как раз чтобы разглядеть, что она уходит довольно глубоко.