Неблагая
Шрифт:
— Оно принадлежало моему отцу, — бубнит он.
Принадлежало. Я ни разу не задумывалась о его родителях, о его семье вне связи с Лейрой — но она у него, разумеется, была. Какая я эгоистка: ни разу не поинтересовалась, почему он о них не рассказывает.
— А где твои родители? — мямлю я. Умничка, Сили, говорю я сама себе и злюсь. Давай, копни поглубже его очевидно болезненное прошлое. От этого всем станет лучше.
Рейз глядит на меня краем глаза, но, видимо, понимает, что я очень
— Они… умерли. Когда мне было шесть. После того как я начал превращаться. Кольцо — единственное, что осталось на память. — Свет играет на кольце. Лицо Рейза подергивается, будто у него в горле пересохло, и когда он продолжает говорить, в низком голосе слышится горечь. — Лейра — дальняя родственница моей мамы. Она взяла меня к себе, вырастила, потакала всем моим прихотям.
Он хмуро смотрит в пол.
— По крайней мере до тех пор, пока не поняла, что как маг я не становлюсь сильнее. Она испробовала все, чтобы тянуть сквозь меня силу, — учителей, зелья, чары. Но ничего не менялось. Я просто… слабый. Но тетю Лейру это объяснение не устраивало. Так что она… она…
Он говорит на ходу, идет все быстрее, словно пытаясь догнать конец фразы. Я легонько касаюсь его руки, он не избегает прикосновения, и я тихо дергаю, чтобы он не спешил. Мы останавливаемся в желтом солнечном пятне между книжных полок.
— Она начала запирать меня в клетках. Все более и более тесных. Говорила, что если я захочу выбраться, то должен буду просто превратиться и стать таким маленьким, чтобы проскользнуть между прутьями. Но я… — Рейз сжимает кулаки, пальцы белеют. — …я не мог.
Cердце болезненно сжимается. Это настолько ужасно по отношению к другому человеку, особенно к ребенку, что не поддается осмыслению. Но Рейз продолжает:
— Я уже был достаточно взрослым и понимал, что это зло. Что она… Но я не хотел смотреть правде в глаза. Я привык думать, что с моими родителями произошел несчастный случай. Так совпало. А теперь… — Повисает молчание, настолько темное и пустое, что у меня щемит в груди. — Теперь я не уверен.
Ох.
Шумный Рейз, наглый Рейз, надоедливый Рейз, кокетливый Рейз. Вот все слои краски, наложенные на пропасть печали и смятения. Не могу сказать, что я вдруг полностью его понимаю или что от этого другие его проявления становятся менее реальными.
Но меня наполняет бестолковая боль сопереживания. На этот раз мне хватает ума промолчать и выразить сочувствие лишь легким прикосновением к его запястью.
— Ты видела меня под действием чар фейри, — усмехается Рейз после небольшой паузы. — Думаю, мне уже дальше некуда смущаться.
Непрошеные воспоминания о мечтательном выражении его лица и теплых руках проносятся в моей голове.
— Нет. — Я отстраняюсь, распрямляю плечи. — Это не глупо.
Мне стоило сразу так сказать, но и сейчас тоже нормально. Рейз угукает, но я не понимаю, согласие это или нет. Еще несколько мгновений мы молчим, и в этом молчании чувствуется какая-то новая открытость.
Как все неловко с этой дружбой. Неловко
В нашем молчании — открытость, но и уязвимость.
Наконец Рейз его нарушает.
— Может, нам разделиться? — предлагает он, когда мы выходим из леса высоких стеллажей на залитую солнечным светом поляну, выстланную гладким камнем. — Мы так больше успеем.
— Давай, — быстро соглашаюсь я. Мы уже почти дошли до лестницы. — Встретимся в холле третьего яруса перед закатом. Ты один справишься?
Рейз одаривает меня почти убедительной самоуверенной ухмылкой, сверкая зубами и растрепанными рыжими лохмами:
— Поверь, мне одному — отлично.
И он уходит, на этот раз не дожидаясь, пока я его догоню.
Глава 27
Звук шагов Рейза стихает, и я остаюсь совсем одна. Однако в затылке покалывает так, словно за мной кто-то наблюдает. Я игнорирую это ощущение, снова и снова повторяя, что не испугаюсь пыльных книг и темных, заросших паутиной углов. Я здесь на задании. Я чародейка и вполне могу о себе позаботиться.
Впервые в жизни эта мысль скорее успокаивает, чем тяготит. Все-таки в каком-то смысле я чувствую себя сильнее, зная, что в любой момент могу призвать магию, и ненавидеть ее — перебор. Меня всю жизнь доставали, унижали, превращали в мишень, и теперь я могу ответить тем же.
Не должна. Но могу.
Я медленно перехожу из комнаты в комнату, изредка останавливаюсь, чтобы что-нибудь рассмотреть. Пальцы чешутся от желания пробежаться по корешкам книг, достать их с полок и пролистнуть, но я же не дурочка. Я достаточно читала о фейри. Оторвав взгляд от полок, впиваюсь ногтями в нежную кожу ладоней.
Наконец я вижу ступени. Правая рука скользит по прохладному гладкому камню, пока я шаг за шагом поднимаюсь по лестнице, которая тугими витками взбегает к четвертому ярусу. Честно говоря, удивительно, что я не спотыкаюсь и не разбиваю себе голову.
Четвертый ярус не отличается от предыдущих: идеальные линии уходящих вглубь комнат стеллажей, источающих запах старой бумаги с оттенками гнили и плесени. В открытые окна льется солнечный свет, а вокруг меня носится ветерок, играет с волосами и дергает за юбку, словно зовет войти.
И тут я кое-что замечаю: на этом ярусе все книги скованы ржавыми цепями, тянущимися вдоль полок.
Видимо, это не очень хороший знак.
Часть меня хочет позвать Рейза — просто чтобы рядом был живой человек. Другая же — взволнована: может быть, я уже почти у цели. И мне хочется доказать, что я и одна справлюсь.
По телу пробегает дрожь, холод пронизывает до костей. Я смотрю на ладонь. Стрелка двигается впервые за день.
Тишина библиотеки обволакивает меня — и неожиданно успокаивает. Плюща здесь больше, чем внизу, темно-зеленые волны без зазрения совести стремятся захватить все свободное пространство.