Небо и земля. Том 1

Хол Блэки

— Три! Не подходи! Не пожалею! — крикнул Ториам. — Мое дело — сберечь, и я сберегу. Шкурой за добро отвечаю.

— Паскудник ты, Ториам! Оттого бабы от тебя и бегут! — закричали женщины, отойдя от ворот. Как уесть того, у кого явное преимущество? Только ядовитым словом.

— Пусть бегут, — ответил тот, утерев пот со лба. — Идите, милые, отсюда, всеми святыми прошу. Не доводите до греха.

Через два дня Илларея перехватила Айями на набережной и предупредила вполголоса:

— На рассвете фабрику подорвут, гады. Окна береги, — и, всхлипнув, побежала по улице.

Вечером Айями и Эммалиэ выставили оконные рамы, переложили

посуду и бьющиеся предметы страничками, вырванными из книг. Айями изображала весёлость, чтобы не напугать дочку.

— Это новая особенная игра, — успокоила Люнечку, одевая её потеплей.

Ночь вышла бессонной и тревожной. Женщины вздрагивали от малейшего шороха и ждали. Ошиблась Илларея или нет?

На заре громыхнуло впечатляюще, с оранжевыми отсветами в небе и в окнах. Тряхнуло несколько раз, отчего посыпалось со звоном стекло, заходили ходуном стены. Хоть бы выдержали, — взмолилась Айями.

— Мама! — дочка спросонья схватила за руку, когда кровать подпрыгнула на месте.

— Тише, милая. Это гром гремит, дождик будет, — Айями прижала кроху к себе, а по щекам катились злые слезы. Отступая, арьергард армии предпочел устроить диверсию, взорвав фабрику, и сжег складские запасы, чтобы те не достались интервентам.

Черный дым на двое суток заволок небо над городком, а воздух пропитался сладковатостью. Так пах особый сорт каучука, который использовали при производстве термоткани.

Когда пламя пожарища погасло, наиболее решительные отправились к руинам фабрики. Вдруг не всё сожжено дотла, и что-нибудь ценное осталось на пепелище? К вечеру прогремели два взрыва, согнав птиц с крыш и заставив жителей испуганно вздрогнуть. Оказалось, территория возле фабрики заминирована. А три женщины, в том числе Илларея, не вернулись в город.

2

Город пропитался неопределенностью. Ждали неизвестно чего. Уж с месяц как перестали звучать боевые сводки из громкоговорителей и замолчали амидарейские радиостанции. Информационный вакуум заполнили слухи — фантастические, страшные и прямо противоположные. Кто-то говорил, что Алахэлла выкинула белый флаг. Мол, вражеская армия зашла с двух флангов и заняла столицу, не встретив сопротивления. Сердце Айями болезненно сжималось. Ни она, ни Микас не видели Алахэллу воочию, но страстно мечтали там побывать. Едва поженившись, запланировали отметить годовщину свадьбы в главном городе страны. Микас рассчитал: если ежемесячно откладывать по сто амдаров, то через пять лет удастся пройтись по Гранитной площади и полюбоваться куполами Собора всех святых. Красивейший город, древнейшие архитектурные памятники… В храмах — золото, серебро, алтари, образа… Каналы и ажурные мостики, тенистые скверы и парки… Знаменитая палисандровая аллея из ста тысяч деревьев, огибающая кольцом центр города… Легендарный каскад водопадов у Главной ратуши и полусфера тройной радуги в облаке водяной пыли…

Изучив атлас из библиотеки, муж составил маршрут будущего романтического путешествия.

— Когда-нибудь мы объедем весь мир, — заявил с веселым пафосом, заложив карандаш за ухо.

— А денег хватит? — улыбнулась Айями.

— Если не хватит, тогда обойдем пешком.

И Айями верила. Вдвоем они смогут всё.

Четыре года минуло, а ни денег в доме, ни мира в стране.

Другие слухи утверждали, что амидарейская армия перешла в наступление и гонит

оккупантов туда, откуда они дерзнули прийти — за Полиамские горы через плато Тух-тым, и что со дня на день войне конец. Ох, если бы так.

Третьи заявляли, что даганские части находятся на подступах к городку, а амидарейская армия отдала поселения окрест столицы на растерзание врагу. Мол, военные тактики стягивают силы к Алахэлле, чтобы перекрыть захватчикам путь на столицу. Невыгодно расходовать ресурсы — технику, боеприпасы и солдат, защищая населенные пункты, не представляющие стратегической ценности. Но ведь в населенных пунктах остались люди!

Городская власть исчезла. Казалось, недавно бургомистр пожимал горожанам руки при встрече, а теперь брошенный дом грабят мародёры, утаскивая всё, чем можно поживиться.

— Сбежал, гнида, и семейку прихватил! Смылся и оставил нас на растерзание людоедам, — возмущались вспыльчивые.

— Не смылся, а отправился в столицу за поддержкой и помощью. Не паникуйте, жизнь скоро наладится, — отвечали рассудительные.

Ну да, держи карман шире.

Можно считать, городку повезло. Он прочно закрепился в глубоком тылу, в стороне от крупного транспортного узла. Реалии войны не добрались сюда. Городок не бомбили с воздуха и не обстреливали из артиллерийских орудий. Разве что в ясные дни эхо доносило слабые отзвуки канонады, да ночами на небе играли отсветы далеких пожаров.

Население не готовили к провальному финалу войны, ибо не сомневались в победе. Разговоры о поражении считались предательством и вражеской пропагандой. По городу расклеили плакаты. "Мы победим!" — уверял амидарейский солдат. — "Враг не пройдет!"

Волосатое чудище с красными глазами тянет когтистые лапы к ребенку, а солдат, угрожая штыком, загоняет зверюгу в клетку. Табличка на прутьях гласит: "Даганнин обыкновенный. Агрессивный экземпляр"… Дикий варвар в звериной шкуре и с дубинкой замахивается на женщину, но его пленяет доблестный амидарейский солдат, набрасывая на шею веревку… "Сидеть!" — приказывает солдат, и волосатое чудище на поводке и в наморднике послушно опустилось на задние лапы…

Живописно, что ни говори. И наглядно. Художники постарались, а жители добавили, пририсовав рога, свиные пятаки, хвосты, гениталии… Теперь не рисуют.

В правом нижнем углу выцветших плакатов — трехконечная желтая звезда и надпись: "Отпечатано при поддержке риволийского патриотического фонда". Союзники, чтоб их. Где они, союзники? Смыло их. Сдуло. Остались безвластие, слухи, паника…

Однажды утром наглядная агитация исчезла. От плакатов остались драные лоскуты — там, где смогли оторвать. Риволийский клей, подлюка, оказался крепким, схватившись намертво. А даганны не оценят юмора.

Жители укрепляли погреба и подвалы — на случай артобстрела. От домов далеко не отходили — боялись. Запасались провизией — по горсточке, по сухарику.

За четыре года войны существенно проредились деревья в парке и в двух скверах. Исчезли собаки и кошки. Мальчишки соревновались в меткости: кто больше птиц подобьет из рогатки. Но те стали умнее и пугливее. Жизнь заставила.

Айями и Эммалиэ пересчитали скудные запасы и перераспределили рацион в сторону уменьшения порций. У Айями сердце кровью обливалось, глядючи на дочку. Люнечка бледненькая и легкая как перышко, а аппетит плохой. Ей бы вкусненького и питательного, а не кашу с шелухой, заваренную кипятком.