Небо Мадагаскар

Мартиросян Оганес Григорьевич

– Может, возьмем лаваш? – предложила внезапно Софа.

– Просто?

– Ну нет, шаурму.

– Хорошо.

Мага взял шаурму и пиво, открыл его и налил в кружку Софе.

– А себе?

– Хорошо. Просто сперва тебе.

Мага сделал глоток из бутылки и вылил ее содержимое в желудок бокала, чтобы он впитал его в себя, если сможет, а нет, так Мага перельет его в свой.

– Тебе не кажется, – сказала Софья, – что желудок – кастрюля, вот дырявая, скажем, питающая организм из дыр?

– Есть такое, конечно, но она может быть без дыр, просто

наполняющейся едой и потом переворачивающейся, кормя и питая тело.

– Нет, не так, желудок без дыр, и он не переворачивается, нисколько, ничуть, просто течет за края. Ну, представь: он полон, он доволен едой, он не тратит ее, просто отдает лишнее телу, кормит его излишками.

– А крышка?

– Это лепешка. Ею накрывают желудок, и тот засыпает, дремлет и видит сны, где он – мать, а ребенок ее – еда.

– Да как? Ребенок рассасывается в животе матери?

– Именно, в ласке и неге с ней.

– Разве так можно?

– Телу не объяснишь, ребенок полностью рассасывается и становится своей матерью, которая заболевает психически, то есть ничем не болеет, не считая детства, вселившегося в нее.

Сделали по глотку и закурили сиги. Софья улыбнулась слегка.

– Знаешь, – сказала она, – болезни бывают такие: мозг, печень, почки, селезенка, кишка. Глобальные такие болезни.

– Они охватывают всего человека?

– Конечно.

– Понятно.

– Да ерунда. Есть еще другие болезни: рука, живот, голова. Можно говорить: «я болею рукой», «я болею ногой».

– А заразиться рукой или ногой можно?

– Думаю, да.

– Хорошо. У меня глаза – ятаганы.

– Понятно, а у меня глаза – крик: ну классно же, люди, вы наконец поняли, что Карабах – универсальный, он для всех людей, без исключения, в нем должны жить все, все внутри него должны радоваться жизни, и пусть армян и азербайджанцев будет в нем побольше, чем остальных, но это не страшно, а если и страшно, то пустяк, ерунда, потому что Карабах – это победа над смертью, и здесь не суть важно быть первым, так как первый удален от последнего, а кто в середине, тот слышит и понимает всех.

– Вот тебя понесло.

– А то.

– Жить бы и жить всегда.

– За это надо сражаться.

– С кем?

– Со смертью. И с ней.

– А с кем еще?

– С собой, со своими частями тела. Со своими органами.

– А что с ними?

– Они враждуют. А вообще, человек – это МИД и МВД.

– И они враждуют друг с другом?

– Скорее внутри себя. Мозг никак верх не возьмет.

– Думаешь?

– Я уверена.

Сделали по глотку, цокнули языками, размечтались, разнежились, отдохнули, взмыли внутрь своих разгоряченных сердец, там покружили и искупались в крови, покачали ее, проверили узников в камерах, передали им таблетки и тапочки, почитали им Горького и прекратили всякие фантазии, вернулись в кафе и оплатили заказ. Вышли на воздух, облачились в небесное, земляное, червивое, расстались, потекли ручьями, растянулись, охватили несколько кварталов и даже не оглянулись, так как Мага встретил свою однокурсницу.

– Отдыхаешь? –

спросил ее он.

– Ну да, – отвечала Нада. – Прилетела сюда.

– Здесь хорошо.

– Сама суть. Дан весь смысл.

– Что будешь делать?

– Чаю хочу попить. Ты с кем-то был?

– С Софьей.

– Кто это?

– Я не знаю.

– Здравствуйте.

– До свидания.

Он повел ее в кафе, где только что был, усадил Наду за столик, дал ей большую ложку и заказал каши и чая.

– Я и так кашу каждый день ем, – сказала Нада.

– Ну и хорошо, не надо будет привыкать.

– Я готова.

Он сел с ней рядом, спросил ее номер и написал ей в смс, что хочет целоваться с ней. Она ничего не ответила, только закрыла глаза и отвернулась. Мага повернул ее лицо в сумерках к себе и коснулся ее губ своими губами. Они слились, стали одним человеком, растворились друг в друге. Целовались кожи, кости, печени, почки, легкие и сердца. Мозги ползали по столу, как ежики, и совокуплялись. «Всё, я люблю ее, решено, потому что не любил раньше. Как она хороша, волшебна, тяжела в бедрах и легка, целебна, и ее невидимая часть, именуемая «эго» и «я», выделана из кожи динозавров, изготовлена из них, обернута в них».

– Так мы целуемся, – сказала Нада, оторвавшись от Маги и положив ладонь ему на бедро.

– А я смотрю из окна, там люди, и каждый сотый имеет в себе больше меня, чем себя.

– А я смотрю часто на закат и вижу в нем себя, будто мое лицо садится и горит тысячами рыжих лучей.

– Конечно, по улицам ездят не машины отныне.

– А что? – вопросила Нада.

– Тепло, холод, рыдание, радость, апатия, шизофрения, астма, диабет, грусть, сострадание, туберкулез.

– Просто ездят?

– Ну, не только, еще везут людей, велосипеды, жареную курицу, термосы, рюкзаки, телефоны и всё.

Закурили, постряхивали пепел, пообнимались, даже поцеловались носами, потерлись ими, повдыхали дымки.

– Любишь меня?

– Люблю, – сказал Мага.

– Любить тяжело, тяжелее всего на свете, но без нее тяжелее еще.

– Тяжелее самого тяжелого?

– Да. А ты кто?

– По национальности? Кавказец.

– Нет, это понятно, азербайджанец, армянин, дагестанец, грузин?

– Кавказец.

– Понятно.

– Ну. Какой самый главный вопрос философии?

– По Камю?

– Нет, по тебе. По нему на вопрос ответил Рыжий.

– Думаю, главный вопрос философии в том, может ли быть она не женского рода.

– А еще?

– Могу сказать о главном вопросе религии.

– Хорошо.

– Он в том, может ли человек в зеркале увидеть себя, а не зеркало.

В кафе вошли азербайджанцы и разлили мужественность вокруг себя, стали источать мужское начало со всех своих пор. Официант принес им баранины и коньяк. Мужчины начали есть и подрагивать усами, ловящими радио. На всех языках заиграла музыка. Кавказцы достали нарды и начали в них играть. После чего встали друг другу на плечи и изобразили Хайдеггера. Тот посмотрел на Магу и сказал: