Небо Одессы, 1941-й
Шрифт:
Парад был перенесен на 20, потом на 25 августа и еще раз - на 1 сентября. Но он так и не состоялся. Наш полк наносил по войскам врага мощные штурмовые удары, тем самым срывая замыслы противника.
Большие потери понесли гитлеровцы на переправе возле города Дубоссары. Операцией руководил старший батальонный комиссар Верховец. Она тщательно готовилась и была рассчитана на внезапность. На маршруте мы не встретили самолетов противника, но когда над тихим молдавским городком пошли на снижение, земля словно ощетинилась против нас. Казалось, стрелял каждый куст, каждое деревцо. Белые
Под крутым углом бросаем машины на цель. Снова набираем высоту, снова удар. По команде ведущего переходим на штурмовку с бреющего полета. Теперь зенитные снаряды не опасны, они рвутся выше. Еще и еще раз атака и сигнал: "Заканчивай!"
Курс на базу. Вдруг замечаю, планирует на посадку наш "ястребок". Оглядываюсь вправо, влево: все мои ребята на месте, вижу по номерам машин. Кто же пострадал?
Тем временем подбитый самолет исчез из виду, видимо, приземлился. Хорошо, если дотянул до своей территории, если не взорвался при посадке... Рельеф здесь сложный, сплошные овраги, балки, холмы...
Мысль о пострадавшем "ястребке" не дает покоя, наверное, его все заметили. На аэродроме, едва успеваю выключить мотор, мои неизменные помощники Алексей Филиппов Изот Фитисов тут как тут;
– Товарищ старший лейтенант, а капитана Голубева где оставили?
Значит, это Николай Голубев... Тяжелая потеря. И хотя понимаешь, что ты здесь ни при чем, на то и война, чувство такое, будто ты лично виноват в случившемся.
Верховец докладывает командиру полка, голос его звучит устало и глухо. Мы дополняем ведущего: столько-то сожжено танков, автомашин, разбито орудий, уничтожено живой силы... Цифры, разумеется, условные, но главное: полк выполнил задание командования оборонительного района, задержал переброску войск неприятеля на левый берег Днестра.
Шестаков благодарит за выполнение приказа. Отличившиеся будут представлены к правительственным наградам. Но кто сейчас думает о наградах, капитана Голубева вернуть бы...
– Череватенко! - подзывает меня майор. - Давай-ка по карте покажи хотя бы приблизительно район, где приземлился Голубев.
Мы садимся на траву, раскладываем карту. Шестаков, вдруг резко повернувшись, обращается к начальнику штаба:
– Свяжитесь со штабами пехотных частей. Если Голубев сел на своей территории, они должны знать... Будем надеяться, - это майор уже мне говорит.
Я иду немного отдохнуть и привести себя в порядок. Ко мне подстраивается комиссар эскадрильи Куница.
– Семью-то отправил? - спрашивает он.
Да меня и самого это обстоятельство неотрывно тревожит. Но полеты не оставляют ни минуты свободного времени. Так складывается обстановка, что и на следующий день снова подъем до рассвета, даже позавтракать не успели. Инженер эскадрильи Петр Федоров торопит механиков, заставляет оружейников еще раз проверить оружие. Все готово, остается получить инструктаж от командира полка. Шестаков после вчерашней потери как-то притих, побледнел. Просит вынуть из планшеток карты.
– В западном секторе обороны фашисты не дают нашим поднять головы. Командир дивизии
– И вот еще что... Будьте осмотрительны, "мессеров" там чертова тьма... Вопросы есть?
На подходе к переднему краю встречаем шестерку вражеских истребителей. Странно, они развернулись и ушли. Преследовать их мы не стали, поскольку у нас иная задача. Через несколько минут новая встреча: два "Мессершмитта-110" с бреющего обстреливают дорогу, по которой движется к передовой наш обоз. Пытаемся взять противника в клещи, и он улепетывает. Проходим вдоль линии фронта. Из окопов бойцы приветственно машут нам пилотками.
Однако поведение вражеских летчиков остается загадкой. Обычно они лезут на рожон, а сегодня почему-то пассивны. По возвращении докладываю командиру полка. Шестаков высказывает предположение: видимо, готовится наступление, поэтому авиация ведет усиленную разведку, не вступая в бой.
Мне предстояло снова лететь в составе группы под командованием комиссара эскадрильи Куницы. Поэтому я наспех перекусил и прилег в посадке отдохнуть. Незаметно погрузился в сон. Проснулся от громких криков. Гляжу на часы - пора. Семен Андреевич с крыла машет рукой:
– Поторопись, вылетаем!
Надеваю парашют, ищу глазами Филиппова. Вижу, он спешит через взлетную полосу, в нарушение всех правил.
– Командир приказал лететь на вашей машине Григорию Сечину, - говорит он запыхавшись. - А вам отдыхать. Предстоит ночной полет.
Снимаю парашют, передаю машину:
– Лети, дружище, ни пуха, ни пера...
Григорий весело чертыхается.
Сидим на краю кукурузного поля, шестерка Куницы улетает вслед заходящему солнцу. Конечная их цель - Раздельная, где шли тяжелые наземные бои, где кишмя - кишели "мессеры".
Летний вечер долог, и хотя огненный шар солнца давно скрылся за верхушками леса, еще совсем светло. Мы нетерпеливо поглядываем на юго-запад. Пора бы возвратиться Кунице... Мысленно мы там, над станцией, вместе с шестеркой. Только бы возвратились, только бы дотянули...
Вот доносится еле различимый гул. Мы вскакиваем, вытягиваем шеи.
– Наши! - объявляет Михаил Шилов,
– Наши, наши! - слышны радостные возгласы.
На фоне перистых облаков, освещенных золотистым закатом, отчетливо вырисовываются знакомые силуэты. Пересчитываем: кажется, все... Нет, не все.
– Одного нет, - говорит начальник отдела кадров капитан Нетривайло. Может быть, отстал?
– А может, сел на вынужденную? - высказывает кто-то предположение.
Группа между тем делает круг над летным полем, и теперь уже не остается сомнений: одного нет.
Шестой был сбит над Раздельной.
Глава VII.
Пароходы идут на восток
Многие из нас, если не сказать - все, ждали в ближайшее время решительного перелома в ходе войны. Эта вера особенно окрепла после выступления Сталина по радио 3 июля. Печать сообщала о налетах советской авиации на Берлин и другие промышленные и политические центры государств гитлеровской коалиции. Эти короткие информации становились темой для митингов и собраний.