Небо в огне. Штурмовик из будущего
Шрифт:
Но что это? Фриц вдруг резко потянул вверх. Дивин во всех подробностях рассмотрел выкрашенное желтой краской брюхо, черные кресты на плоскостях, успел удивиться столь странному поведению немца, а в следующий миг тот с ревом пронесся над ним, заставив вжаться в сиденье.
На хвосте у удирающего «мессершмитта» повис наш «Як-7». Экспат машинально запомнил номер на стабилизаторе — 17. Буквально через секунду фашист вспыхнул и рухнул на землю, а краснозвездный «ястребок» крутанул лихую бочку и устремился в погоню за новым врагом.
Ситуация
— Пономаренко! Андрей, ты жив?
— Нормально, — донесся по СПУ слабый голос стрелка. — Царапнуло по башке чуток, я и отключился на время. И плечо, кажется. Голову, зараза, кровью залило, ничего не вижу. Как наши дела, командир?
— Не переживай, — обрадовался экспат. — «Яки» выручили, идем домой. Ты держись, пожалуйста!
Пара «Як-7» подошла сбоку, пристроилась к поврежденному штурмовику. Передатчиков у них явно не было, потому что ведущий при помощи жестов попытался узнать, может ли Григорий продолжать полет, не собирается ли прыгать. Дивин, как мог, ответил тем же способом, что, мол, хрен его знает, но будет тянуть, сколько получится. Истребитель явно неодобрительно покачал головой, а потом отвалил, заняв место чуть выше и позади искалеченного «Ила».
— Старшина, слышишь меня? Нас «ястребки» сопровождают. Так что не дрейфь, не сожрут гансы! Ты, главное, держись, скоро приземлимся. Андрей?
— Понял, — очень тихо ответил стрелок. — Я постараюсь.
Все последующее время полета экспат сидел как на иголках, с ненавистью поглядывая на часы. Минуты тянулись невыносимо долго, стрелки словно застыли на месте. Пару раз Григорий только неимоверным усилием воли останавливал начинающийся процесс трансформации — настолько его выводило из себя собственное бессилие, отсутствие возможности оказать помощь раненому товарищу.
Оказавшись, наконец, над родным аэродромом, Дивин сразу, без привычного круга, зашел на посадку. Машина сильно ударилась о землю, как он ни старался приземлиться как можно более мягче, понеслась по взлетке, едва-едва реагируя на его команды. Чиркнула крылом по сугробу, подняв снежный фонтан, прокатилась еще несколько метров и устало замерла, будто исчерпала все силы.
Экспат быстро освободился от привязных ремней, отстегнул парашют и, поминая тихим незлым ласковым словом чью-то мать, с усилием сбил назад фонарь. Выскочил на крыло и метнулся к месту стрелка. Ствол пулемета нелепо задран вверх, кабина порядком раскурочена, а самого Пономаренко не видно. Дивин перегнулся через борт, не обращая внимания на торчащие осколки стекол.
Старшина скорчился на полу и тихонько постанывал. В глаза бросились пятна крови на щеке и темное пятно на левом плече. Григорий ухватился за воротник комбинезона и потянул стрелка на себя. Тот вскрикнул и обмяк — видимо, потерял сознание.
— Осторожно! —
Вдвоем они извлекли стрелка из кабины. К штурмовику уже подъехала санитарная машина. Из кабины выскочил полковой эскулап, а двое бойцов тащили из кузова брезентовые носилки.
— Кладите его, — суетился врач, — только, ради бога, аккуратнее. Вот так. А теперь несите в машину, и срочно ко мне! Лейтенант, вы ранены? — он обратил внимание на Дивина.
— Нет, со мной все в порядке, — вяло ответил экспат. — Доктор, как он, жить будет?
— Разберемся, — врач повернулся, разом потеряв всякий интерес к Григорию, и полез в машину вслед за носилками. — Но вы потом ко мне загляните на всякий случай! — крикнул он уже из кузова.
— Ладно, — отмахнулся от него младший лейтенант.
— Хорошо тебя приласкали, командир! Скажи, как ты на нем вообще летел?
Григорий обернулся. Свичкарь с задумчивым видом разглядывал самолет. Дивин перевел взгляд на машину, судорожно сглотнул, медленно обошел ее по кругу, и холодок запоздалого страха пробежал по спине.
Правый элерон полностью отбит. В левом — пробоина примерно двадцать на пятнадцать сантиметров. Правая половина руля высоты совершенно разбита. Поперечные пробоины в киле достигали, на глаз, тридцати сантиметров. Полотняная обшивка руля поворота сорвана. Лонжерон центроплана поврежден в нескольких местах. Фонарь вдребезги разнесен пулеметной очередью. Множество пробоин и в планере самолета.
— Это ж сколько раз в тебя попали-то? — прищурился техник. — Эй, хлопцы, — окликнул он застывших с разинутыми ртами оружейника и прибориста. — А ну, давайте-ка вместе посчитаем.
Дивин потянулся за папиросами. Но не успел закурить, как на него налетел Малахов в компании с весело гомонящими летчиками и стрелками.
— Живой, Кощеюшка! — облапил друга комэск. — А я уж думал, что тебя «мессы» срубили! Нас-то тоже погоняли изрядно, едва отбились — хорошо, «маленькие» на выручку подоспели. Глянули, а тебя нет… Итическая богомышь, вы только посмотрите! — капитан заметил состояние дивинского штурмовика и остолбенел. — Пономаренко жив?
— Ранен, — тихо ответил экспат. — Сейчас отдышусь маленько и пойду проведаю его в санчасти. Ну что, сколько там, Миша?
Свичкарь озадаченно скреб в затылке, сверяя свои подсчеты с результатами других техников.
— Ерунда какая-то, — доложил он. — У нас тут вышло — плюс-минус — около ста пробоин. Как же ты летел, командир?
— Ну что ты заладил: «как» да «как», — криво усмехнулся Григорий. — Не знаю! Леш, а у нас вино осталось? Ну то, что нам пехотинцы подарили?
— О чем ты? — удивился Малахов. — Какое вино, тут две, а лучше сразу три наркомовские нормы нужно. Ты ж, по сути, заново родился. С такими повреждениями прилетел, да еще и сесть умудрился. Свичкарь, просвети нас — вы его машину ремонтировать возьметесь?