Небо в огне
Шрифт:
– Что за шутки! Леонидов пыхнул трубкой.
– Нет, серьезно, - указание свыше: «Направить в распоряжение начальника штаба АДД».
– И все?
– Все.
– Не густо.
– Какое-то задание, - так я думаю. Я фыркнул:
– Ну, подумаешь - свет клином сошелся! Леонидов нахмурился и сказал, не вынимая трубки изо рта:
– Ладно, не паясничай и не напрашивайся на комплименты. Иди - прощайся с эскадрильей. Через час с четвертью отъезжает машина.
Открытие нового, познание неизвестного! Кому не знакомо это непередаваемо волнующее чувство?
Война есть война, со своими рисками, со своими
И уже у меня что-то отключилось. Я был весь там, в Неизвестном. И все то, с чем я сжился, к кому и к чему привык, все было сейчас в Прошлом, помыслы же мои - в заманчивом Будущем.
Сегодня эскадрилья полетит без меня. В мой самолет сядет другой командир. И штурман Евсеев, и радист Заяц, и стрелок Китнюк будут слетываться с новым комэском, а это в боевой обстановке - сложно и опасно: другие повадки, другие привычки, другая судьба…
…В Москве, в просторной приемной Командующего АДД оказалось довольно много людей; все аэрофлотские, и потому, почти все друг другу знакомые: борттехники, летчики, радисты. Восклицания, удивления, недоуменные вопросы: зачем вызвали, что затевается? Но никто ничего толком не знал. Было ясно, что всех нас собрали для какой-то одной цели, но для какой? В воздухе неслышимо, незримо витала одна фраза: «Специальное задание», и все!
Ну, специальное так специальное! Наше дело маленькое. Когда понадобится - скажут. А что мы будем делать сейчас?
Какой- то подполковник из штаба, расторопный и веселый, охотно пояснил:
– Что будете делать сейчас? Летать! Набивать руку и глаз. Мы создадим из вас Отдельную эскадрилью. И вообще можете не сомневаться - работа будет!
И работа нашлась, только совсем не такая, какую я ожидал. А где же риск? А где же опасности? Ташкент - это разве опасность?! Меня вместе с другими экипажами отправили в Ташкент!
Вообще, конечно, это было здорово! У меня даже дух захватило от такого сообщения. Ташкент - моя вторая родина. Детство, юношество - все связано с этим любимым городом. Бывшие мастерские «Добролета», в которых я учился и работал, были тоже мне родными. Там мы собирали самолеты - старую немецкую рухлядь: почтовые и пассажирские «юнкерсы». Там старейший летчик Михаил Хохлачев впервые поднял меня в воздух и тем решил мою дальнейшую судьбу. Оттуда я пошел учиться на летчика. Туда же вернулся, окончив школу. Там же началась моя летная романтика: древние пустыни, древние-древние горы. Жаркое солнце. Кишлаки. Хлопковые поля. Арыки. Реки с романтическими названиями: Сырдарья, Амударья. Полеты, полеты. Грузы. Почта. Пассажиры. Геологи, нефтяники, животноводы. Все! Все мне было там родное! Все…
Задание было прозаическое: там, в бывших Ташкентских мастерских, куда эвакуировался из Москвы авиазавод, выпускавший пассажирские самолеты типа «дуглас»- «ПС-84», клепали теперь транспортные «ЛИ-2» - тот же «ПС-84», только без пассажирского комфорта. Сейчас по особому заданию завод выпускал несколько машин пассажирского варианта. Самолеты надо было придирчиво
Мы подлетали к Ташкенту. Я волновался, я трепетал, глядя сверху на знакомые мне пригородные кишлаки и колхозные поля. Я не был здесь сто лет! Ну, может, не сто, а целых… восемнадцать месяцев! Мало? Нет, много! Нам на войне день шел за три дня, и это справедливо: жизнь там крутится бешено. И я думал, что увижу Ташкент таким же, каким покинул его, когда ушел на фронт. Но я ошибся. Ташкент был не тот. Совсем не тот. Здесь тоже, видимо, день шел за три дня, если не больше. Ритм теперешнего города не уживался с тем, что закрепилось в моей памяти. Нет больше тихих улиц, нет поливальщиков на них, которые из ведра по вечерам, ловко обрызгивают придорожную пыль. И уже за грохотом машин не слышно больше мелодичного журчания арыков. Город был в напряжении: Все для франта! Все для победы над врагом!
На заводе нас встретили сдержанно. Небывалая практика, чтобы продукцию принимали «чужие» летчики. Все-таки «свой» испытатель вернее. Он уже сжился и зря придираться не будет. А тут еще поставлены условия- если машина будет плохо брать высоту - браковать беспощадно! Чужим-то летчикам что - закапризничал и все тут, а как же план?!
Мы пришли на завод рано утром, чтобы облетать машины до жары. Наши самолеты стояли отдельно: зеленые, со звездами, в новых чехлах. Экипажи разошлись по машинам. Мой борттежник Иван Романов, худощавый, смуглый, с густой шевелюрой вьющихся черных волос, озорно сверкнув цыганскими глазами, подбежал к самолету, хлопнул ладонью по фюзеляжу, крикнул на цыганский манер:
– Ай, маладой, карасивый, неженатый-холостой! А ну, стоять! Не лягаться!
– и дернул завязки чехлов.
Романов был русский по отцу и цыган по матери. Нас с ним связывает старая дружба. Мы еще мальчишками учились в одном классе в Ташкенте. Потом расстались и снова встретились, уже вот здесь. Веселый, жизнерадостный, он всегда и всем был по душе, и дело свое знал отменно.
Сняли чехлы, отперли дверь, и когда распахнули ее - ахнули. Ряды мягких пассажирских кресел, салон с просторными диванами, красная ковровая дорожка, шелковые занавески на окнах,
– Сила!
– одобрительно сказал Романов.- Шелковая машина! Кто же, интересно, на ней полетит и куда?
Копались долго. Романов придирчиво осматривал машину: узлы, ролики, тросы управления. Чуть ли не обнюхивал каждую деталь. Но все было сделано на совесть. Лишь радист, высокий молчаливый парень, по фамилии Бурун, хмуро копался в рации. Где-то завалилась какая-то колодка, и он не мог ее достать.
Наконец, все готово: моторы опробованы, рация в порядке, барограф включен. Выруливаем к старту. Взлетаем.
В мою задачу, кроме всего прочего, входило: за единицу времени набрать побольше высоты. Стрелка самописца прочертит на барограмме наш путь по вертикали и по времени. Это и будет документ качеств самолета.
Идем по кругу. Высота берется легко. Тысяча метров. Две. Три. С волнением смотрю на горы, сверкающие снежными вершинами. Вон там за ними - Ферганская долина, а там вон, за грядой высоких отрогов - Фрунзе, Алма-Ата. Все летано и перелетано.
Романов, сидящий на правом сиденье, как-то обеспокоен™ взглянул на меня, потом «а вариометр, стрелка которого показывала скорость набора высоты - два метра в секунду.