Небо войны
Шрифт:
Летчик выделялся среди товарищей не только лицом, но и атлетическим сложением.
— Лейтенант Клубов, — представился он, когда мы подошли к нему.
— Где горел? — спросил Дзусов.
— Под Моздоком, товарищ полковник.
— Знакомые места, — оживился комдив, щуря черные осетинские глаза. — На чем летал?
— На «чайках».
— У нас «кобры». Видел?
— Видел. Осилим, товарищ полковник. Пошли дальше.
— Лейтенант Трофимов, — степенно козырнул худенький низкорослый летчик с голубыми выразительными глазами.
— Воевал?
— Три сбитых, товарищ полковник.
— А вы?
— Солдат
— Как так солдат? Зачем мне солдаты?
— Я летчик, товарищ полковник. Только после школы воевал в кавалерии.
— Непонятно. Проверьте, в чем дело, — обратился ко мне комдив.
— Есть проверить!
Я бегло взглянул на стройного, подтянутого Костю Сухова. На нем было все старенькое, выцветшее — брюки, гимнастерка, обмотки. Только черные глаза глядели молодо, весело, даже озорно. Он как бы говорил взглядом: «Что ж, проверяйте. У меня все в порядке. Уже не одному рассказывал свою историю, расскажу и вам».
Я улыбнулся ему и сказал:
— Значит, солдат? Ну что ж! Мы тоже солдаты. Потом представились остальные летчики: Голубев, Жердев, Чистов, Карпов, Кетов, Березкин... Последний чем-то напомнил мне погибшего Островского.
— Чего такой худой? — поинтересовался я.
— В школе кормили плохо, а летали много, — смущенно ответил младший лейтенант. Мне показался он скованным и нерешительным.
Как-то, возвратясь из полета, я увидел, что замполит Погребной беседует с молодыми, расположившимися в тени на траве. Прислонясь плечом к дереву, я стал слушать. Погребной рассказывал о боевом пути нашего полка, о его людях. Он называл имена, которые им, пополненцам, ничего не говорили, потом перечислял подвиги летчиков, выдающиеся бои, коснулся наших тактических новинок. Последнее захватило их. Они слушали замполита с интересом — он умел все рассказанное объединить одной мыслью: вот история нашего полка, и вы, молодые, должны продолжить ее не хуже, а еще лучше тех, кто уже отдал своему полку, Родине много сил, а то и свою жизнь.
Мне хотелось поскорее сблизиться с этими людьми, передать им все, что я знал, что умел. Было уже ясно, что мы не будем долго стоять на Кубани, что лето потребует от нашего полка участия в больших сражениях на Украине, и летчиков нужно было немедленно готовить к серьезным боям.
В тот же день я почти со всеми молодыми побывал на учебном самолете в воздухе. Там, в зоне, убедился в том, что Клубова, Трофимова, Голубева, Сухова, Жердева, Кетова можно быстро подготовить и выпускать на боевое задание. А Вячеслава Березкина, очевидно, придется отправить доучиваться в запасной полк. Такого летчика, у которого не отработана координация движений, четкость при управлении машиной, во фронтовых условиях готовить очень трудно.
Начались занятия. Молодежь училась летать в составе группы, постигала секреты летного мастерства, накопленные в нашем полку.
Как-то во время перерыва я услышал рассказ Сухова о том, почему он, летчик, остался без звания.
— Давай, Костя, со всеми подробностями, — предложил Клубов, смеясь. — О верблюдах, о фотографиях.
— Вы разве уже слышали об этом? — удивился я.
— Десятки раз! — сказал Жердев. — В резерве, когда нечего было делать, мы то и дело упрашивали его: расскажи, как воевал на верблюдах, время пройдет быстрее.
Сухов, улыбаясь, подождал, пока все
— Военная история, да и только. Чего они ржут, не знаю, — начал он. — Я на «гражданке» занимался фотографией, работал, значит, по этому делу и учился в аэроклубе. Поступил в училище, здесь же, на Кубани. Окончил, сдал зачеты, школа послала на присвоение звания, а в это время немец взял Ростов, форсировал Дон и попер на кубанские степи. Нас послали как курсантский батальон на фронт. Там попал в кавалерию пулеметчиком. Действовали на Черных землях. Кто-то подал идею использовать верблюдов.
Сели мы на верблюдов, пулеметы даже приспособили на их спинах и так сражались в калмыкских степях. Там и ранило меня. Потом пришел приказ всех летчиков направить в авиачасть. И вот вам солдат-летчик! Пока привыкли ко мне, не одному начальнику рассказывал свою историю. «Так, может, тебя в кавалеристы или в верблюдисты записать? — спрашивали. — Летчиком ты ведь не воевал». Я настоял на своем. Потянуло меня в авиацию, как влекло когда-то мальчишкой. Все-таки я не зря попросился в авиашколу, я когда-то мечтал о ней!
— Расскажи, Сухов, как ты перепутал все фотографии и тебя чуть донские казаки не побили, — предложил кто-то из слушателей.
— Это в следующий раз, — смеясь, отмахнулся Сухов.
Виктор Жердев, Александр Клубов и Николай Трофимов раньше всех овладели «коброй». С ними я начал отрабатывать учебные воздушные бои. А сибиряк Георгий Голубев стал моим ведомым.
Регулярно проводились и теоретические занятия с молодыми летчиками. Они изучали конструктивные особенности и вооружение вражеских самолетов, тактику немецкой авиации. Пользуясь макетами, мы разыгрывали различные варианты воздушных боев, отрабатывали наиболее выгодные маневры и способы атак:
— ...Нам навстречу летит девятка «юнкерсов»... Вы ведущий шестерки истребителей. Ваше решение?
Летчик отвечал, как он намеревался организовать атаку.
— Схватка уже началась. Но вот из-за облаков вывалилась шестерка «мессершмиттов». Ваше решение?
Чаще всего я разбирал с молодыми летчиками отдельные поучительные бои, проведенные истребителями нашего полка. При этом ставил им конкретные вводные, развивая у них тактическое мышление, приучал самостоятельно анализировать свои ошибки.
Нашу землянку в Поповической называли классом, авиашколой, даже академией. Стены ее были увешаны схемами, плакатами, на столе стояли макеты вражеских бомбардировщиков и истребителей.
Вскоре Клубов, Трофимов, Сухов, Жердев и Кетов закончили подготовку к боевым полетам. Не ладилась учеба лишь у Вячеслава Березкина. Он загрустил, чувствуя, что его откомандируют обратно в резервный полк. Однажды Березкин подошел ко мне и, чуть не плача, попросил:
— Товарищ капитан, разрешите мне летать. Я не знал, что ответить. Жаль было «убить» парня плохим отзывом о нем. Я пообещал заняться им, но меня опять отвлекли боевые полеты. С этим же вопросом — когда выпустите в полет Березкина? — однажды обратился ко мне и комсорг полка Виктор Коротков. Он заявил, что говорит со мной по поручению комсомольской организации, что с комсомольцем Березкиным по его настоянию беседовали на бюро, на собрании. Березкин там заявил, что он, комсомолец, не имеет права в эти дни болтаться без дела на аэродроме, когда другие сражаются с врагом.