Небо войны
Шрифт:
На нашем аэродроме было очень мало самолетов. Такое в последнее время случалось довольно редко. Я подрулил к стоянке. Вижу, от моей машины ко мне бежит техник Чувашкин. Почему он так торопится? Это удивляло и тревожило. Запыхавшись, он на расстоянии перешел на шаг и что-то прокричал. Я посмотрел в небо — там ничего не видно.
— Слышали?.. Сегодня...
Мне хотелось посмеяться над всегда спокойным, даже медлительным Чувашкиным.
— Поздравляю, товарищ капитан!.. Сегодня по радио... Вы Герой Советского Союза!
Стараясь скрыть мгновенно наполнившую
— Еще кто?
Чувашкин обеими руками схватил мою руку, я обнял его за плечо другой. Мы прижались друг к другу.
— Поздравляю! Как это хорошо! На Кубани!.. Еще кому? Крюкову, Борису Глинке, Речкалову, Фадееву. Еще из других полков ребята.
Имена летчиков, руки техника... Они говорили мне о годах, о боях, о дорогах войны... Эх, Вадим! Не дожил...
Мы шли по мягкой, молодой траве. В небе нарастал гул. Он был необычно мощным. Прямо через наш аэродром с востока на запад шли одна за одной, целой армадой девятки «Петляковых». Звонким ревом наполнился весь небосвод.
— Наступают, — просто сказал Чувашкин.
— Да.
— За два дня столько событий. Сегодня наши наступают. А вчера они, гады... Такая неприятность в полку.
— Что случилось?
— Налетели «фоккеры» и обстрела и стоянки. Ранили летчика, убили инженера. Как будто знали, что вас нет дома.
— Ну, при чем тут я!
— Может, побоялись бы. Все ж говорят, когда вы там, наверху, они такой галдеж в эфире поднимают: «Ахтунг, ахтунг, Покрышкин в воздухе!»
— Кого убили?
— Урванцева. Единственная пуля попала в его будку и прямо в висок. Из летчиков молодого ранило. Ногу ампутировали ему, умер.
Вот так и воспринимай все как есть: свою радость вместе с общим горем. Дели свою радость на всех, бери на себя часть гнетущей печали утрат.
Фамилии «молодого» Чувашкин не смог назвать. Это подсказывало мне, что он не из тех, кто уже был на виду, имел свою машину. Неужели Березкин?..
Мы подходили к землянке КП — оттуда вышло несколько человек. Они приветливо улыбались. Первым среди них я узнал Погребного. Он погладил свою бороду и поднял над собой обе руки. Рядом с ним стояли Березкин, Коротков, Пыжиков — мой земляк из Новосибирска, друг по ФЗУ, недавно назначенный в наш полк на должность пропагандиста. Где-то из-за них показалась голова майора Краева. «Да, летчики все на работе», — подумалось мне. Погребной первый шагнул мне навстречу, и я обнял его как родного.
16. Знакомые маршруты
До свидания, Кубань!
Эти слова звучали гулом наших моторов над уже колосившимися нивами, над рекой, затененной вербами, над станицами и городами чудесного края, пережившего короткую, но тяжелую, опустошительную немецкую оккупацию.
Кубань... Она уже трудилась для фронта, для победы. Наш полк в числе других частей оставлял ее, чтобы влиться в другие фронты. Небольшой плацдарм на Таманском полуострове, еще удерживаемый немцами, был окружен надежным кольцом.
Полк перелетел в район Донбасса. Августовская жара, грозы, высокое, пепельного цвета небо, пыльные дороги, духота
Мы помнили лето сорок первого и сорок второго годов. Противник отброшен далеко, но он силен, его резервы еще огромны. Не прорвутся ли где-нибудь его танковые армии и е заставят ли нас снова отходить, бросать города?
Что таила в себе эта тишина на переднем крае, пролегавшем по нашей земле на тысячи километров, тишина, слышимая в каждодневных сводках Совинформбюро: «Существенных изменений не произошло»?
Да, мы чувствовали это затишье. Когда вели бои на Кубани, понимали, что это были схватки «местного значения», хотя и очень тяжелые. Мы ждали больших событий, наступления наших войск. Нам хотелось участвовать именно в таких крупных операциях.
Все, что ожидало нас впереди, было пока что неопределенным, но оно рисовалось нам в светлых красках потому, что на Кубани мы победили.
Небо Кубани... Здесь, в районе наступления, собиралось одновременно несколько сот наших и немецких самолетов. Взятые в плен немецкие летчики засвидетельствовали, что сюда в конце мая были переброшены свежие отборные части из-под Харькова. На Кубани их здорово потрепали. В одном бою, который длился около часа — он расчленился на мелкие группы, нарастая, охватывая огромное пространство, — было сбито сорок два самолета противника. Кстати, вражеский ЯК был сбит здесь таким образом: в один день запретили появляться в воздухе всем нашим ЯКам, и тот, оказавшись в небе один, был сражен летчиками соседнего полка.
В боях над Таманским полуостровом получили первое испытание наши молодые летчики — они показали, что гвардейский стиль истребителя им по душе. Основные неприятности и тревоги при вводе их в сражения уже были позади. В мае мы провели трудный бой с «мессершмиттами», в котором Трофимов открыл свой счет в нашем полку. Трофимов, Кетов, Клубов, Сухов, Жердев, Голубев здесь сдали «экзамены» на зрелость. Однажды во время боя Сухов включил высотный корректор мотора вместо форсажа. Мотор ужасно задымил. Я спросил летчика по радио, в чем дело, но он не смог мне ответить. На земле определили его ошибку.
— Спокойней надо действовать, — сказал я ему.
— Понимаю и знаю, товарищ капитан, — ответил он. — Но этому как раз я еще не научился. К нам подошел Клубов.
— Здорово у вас получилось, — сказал он.
— Что получилось? — спросил я.
— Атака «мессера» на спине.
— Я что-то не обратил внимания.
— Точно, на спине. Это все видели. Отличное попадание — сразу вспыхнул.
В эти дни наш Искрин, гармонист, весельчак, друг певучего Труда, выпрыгнув с парашютом из горящего самолета, ударился о киль и раздробил ногу. Теперь уже не быть ему летчиком. Еще одного своего ветерана лишился полк.