Небо за стёклами (сборник)
Шрифт:
Рябиков снял кепку и кивнул:
— Извините, нельзя ли увидеть воспитательницу Нину Анисимовну?
Старуха с журналом ответила не сразу. Как бы решала, стоит ли к нему кого-либо вызывать. Потом, будто ни к кому не обращаясь, неторопливо произнесла:
— Нина Анисимовна у нас теперь за директора. Нашего в начальники забрали, а Нина Анисимовна, значит, за него. А воспитательницей младших заместо ее Ольга Францевна. Так вам кого, по какому делу?
— Нет… — сказал Рябиков, путаясь в словах. — Мне бы, я думаю, все-таки
— Пальто придется снять, — так же степенно продолжала нянечка, положив на стул "Костер". — В пальто у нас наверх нельзя.
Петр Васильевич снял пальто.
— Провожу вас. Сами не найдете.
Нянечка повела Рябикова по лестнице, потом по коридору. На стенах его висели разрисованные цветными карандашами картинки: похожий на дом ледокол "Ленин" во льдах; космический корабль — будто артиллерийский снаряд, из сопла которого вылетает малиновое пламя; краны, краны под самые облака.
— Или Антонова опять в чем провинилась? — спросила шагавшая впереди нянечка.
— Нет, что вы. По другому делу, — успокоительно ответил Петр Васильевич.
— По другому, значит. А то что удивляться. Девчонка — только гляди. Да и что скажешь — шустрая.
Навстречу попадались то пробегающие, то чинно проходящие дети. Маленькие, лет по восьми, и побольше, с одинаково подстриженными челками. Дети приостанавливались, быстро и пытливо оглядывали Петра Васильевича и шли дальше. Но Рябиков слышал, как за спиной его затихали шаги, чувствовал, что вслед ему глядят.
Больше всего на свете он сейчас не хотел бы встретить Тоню. Девочка, конечно, узнала бы его. В этом Петр Васильевич был уверен. А вдруг она остановит его и спросит, зачем он сюда явился. Что он ей ответит?
Так подошли к двери с маленькой эмалевой табличкой.
— К вам тут, Нина Анисимовна. Пустить? — приоткрыв двери, спросила нянечка с наивной бесцеремонностью, свойственной людям, чье маленькое служебное положение позволяет им оставаться такими, как они есть.
Он вошел в кабинет.
Сидя за столом, знакомая воспитательница писала. Работала она в очках и поэтому, повернув голову, не сразу разглядела вошедшего.
Рябиков приблизился к столу. Нина Анисимовна сняла очки и, видно, сразу узнала его:
— Ах, это вы?!
Петру Васильевичу показалось, что она вовсе не была удивлена его приходом.
— Садитесь, пожалуйста.
Глазами она указала на кресло с высокой клеенчатой спинкой.
— Что-нибудь случилось?
Рябиков опустился на сиденье и подался вперед, чтобы усесться сонадежнее.
— Да нет, ничего такого… — торопливо и нескладно забормотал он. — Я так, по пути. Помните, говорил вам. Работаю рядом в театре. Приводил девочку промокшую… Так вот, извините, узнать хотел — не простудилась ли она, ну и вообще… Как ведет себя?
— А, это Антонова. Тоня совершенно здорова. Вы хотели ее повидать?
Чего угодно мог ожидать Рябиков, но
— Значит, говорите, здорова?
— Вполне. Сейчас на прогулке.
— Это хорошо, что здорова, — кивнул он, старательно придумывая, что еще можно сказать. А Нина Анисимовна продолжала смотреть в его сторону. Тут бы закурить — сигареты и спички теснились в кармане, но какое там — он в кабинете директора детского дома!
Петр Васильевич убрал под сиденье ноги, а руками ухватился за натертые до блеска львиные головы подлокотников. Можно было подумать, что он боится выпасть из кресла. Нине Анисимовне стало жаль этого нескладного, стеснительного человека, и она пришла ему на помощь:
— Значит, вы в театре работаете?
— Старшим электриком, — с готовностью закивал Рябиков.
— А я у вас "Риголетто" слушала. Есть хорошие голоса.
— Когда Чувляев герцога поет. Молодой, а талант!
— Да я его, кажется, и видела.
Оба они понимали, что говорят совсем не о том, и оба старательно поддерживали эту беседу. Но все же необходимо было переходить к делу, и Рябиков, собравшись, проговорил:
— Я, извините, хотел спросить. Если вашу Тоню, с подругой конечно, пригласить на утренник. Пусть посмотрит… Детский балет у нас есть — "Тараканище".
Воспитательница задумалась. Пальцы с бесцветно наманикюренными ногтями сжали дужки очков.
— Видите ли… Как ваше имя-отчество?
— Петр Васильевич.
— Видите ли, Петр Васильевич. В практике у нас это не водится. Детей мы отпускаем только с близкими им людьми. Вы и сами, вероятно, понимаете.
Руки Рябикова усиленно полировали деревянных львов.
— Я понимаю, но вы можете обо мне узнать… Я тут работаю двенадцать лет…
— Да полноте, — легким движением руки остановила его Нина Анисимовна. — У меня нет никаких оснований… Вы, конечно, женаты?
— Больше десяти лет.
— И детей нет, — скорее сказала за него, чем спросила она.
— С женой хорошо живем, — почему-то заторопился сообщить Рябиков.
— Видите ли, — помолчав, продолжала воспитательница, — тут есть один серьезный момент. Наши дети чрезвычайно чутки к чьему-нибудь вниманию со стороны. Самое опасное — заронить им в душу смутную надежду, а потом оставить травму. Ну, а Антонова вообще ребенок очень восприимчивый.
— Да, да, конечно… Я понимаю.
Наступило неловкое молчание. Из коридора доносился топот и ребячьи крики.
— Она вам понравилась? — неожиданно спросила воспитательница.
— Смешная.
Директорша улыбнулась:
— Именно смешная. Озорная, конечно. А судьба ее не из легких. Мать ведь от нее отказалась чуть ли не сразу… Оставила ей только имя.
— Антонина?
— Нет. По-настоящему ее зовут Жульетта. Тоня — это по фамилии. Дети назвали так. Ну, а мы привыкли. Как-то уж очень непросто: Жульетта.