Небывалому быть. Часть 2
Шрифт:
– А потом, – снова подначивает Василий, – и сам разумение иметь будешь, к чему тебя судьба предназначила.
На то Леонид и согласился.
На другой раз уговорил Леонида Василий к специалистам музыкальным съездить, чтоб он свою теорию музыки проверил. Чтобы по музыкальной жизни не шел, как говорят, «на обум Лазаря», то есть сослепу, а шел правильной дорогой. Все ж в каждом деле толковый человек нужен, и чтобы ученые люди по музыкальной части
Сели они в транспорт из Обухова. Конечно, электричка, что до Киева идет, это тебе не «мерседес» заграничный будет. Но терпеть надо, так как оно самое удобное средство – сидишь на деревянной скамейке и вокруг народа много. Значит, есть с кем и о чем поговорить. В «мерседесе»-то разве так горячо поговоришь? А вот в движущейся по железным рельсам коробке – вагоне электрички – бывает и запоют, когда дорога длинная.
Едут, значит, они по родной железке, по сторонам вертятся да смотрят, как кругом все краше и краше становится. А тут соседка себе под нос что-то мурлыкает. Друг-металлист улыбается про себя и озорно в сторону товарища смотрит, а Леонид даже ухом не ведет.
– Ты чего на меня уставился? – не выдержал Леонид. – На мне ничего такого нету.
А Василий все одно, смотрит то на него, то на женщину с такой же ухмылкой. Тогда понял его друг, что к мурлыканью-то и ему прислушаться нужно, что соседка там мурлычет. Оказывается, она про мамины очи поет так тихонечко.
– Это что, твоя песня, что ли?
А Леонид отвечает:
– А ты у нее сам спроси.
Не вытерпел тот и спрашивает музыкальную соседку:
– Это про что вы так задушевно поете?
– А я и сама не знаю. Про маму вроде. Вот дочка научила, и как станет мне грустно, так я эту песню и начинаю петь – сразу лучше в жизни становится.
– Да, песня приятная, – соглашается шофер. – А кто ж ее сочинил? – спрашивает.
– Я и не знаю, кто сочинил, – отвечает соседка, – наверное, народная песня, раз нигде по прилавкам не значится и не продается. Это уж точно народная…
Замолк друг, а тут и электричка тормозить начала – приехали в Киев, значит.
Нашли они ту консерваторию, где главные специалисты по музыке бывают. Заходят, а их, конечно, не пускают. Не договорились ведь для порядку. Но друг Леонида такой настырный, не зря, видно, машины любит, с ними часто трудности бывают.
– Вы, – говорит он, – мне того покажите, который народной музыкой занимается.
– А у нас тут вся музыка народная, – отвечает вахтерша, – тут плохой музыки не держат и ничему плохому не учат.
– Да я не об этом. Нам свою музыку показать знатоку надо.
– А кто ж показывать-то будет?
– Да вот, Леонид. Он и гармошку взял. Не смотрите, что маленькая
А тут как раз в огромные консерваторские двери старушенция какая-то входит. Вахтерша с ней так ласково раскланивается, а потом вдруг спрашивает:
– Капиталина Петривна, вот тут люди свою музыку принесли, интересуются. Хотят, чтобы ее послушали.
– Да что вы, – отвечает старушка взволнованно, – это так сейчас редко бывает. И обращается к двум посетителям:
– И вправду, что ли, вы музыку сами создаете?
Смотрит на них, вроде как на ненормальных.
– Немного есть, – отвечает друг-водитель, – просто хочется, чтобы кто-то по-научному сказал, могут такие песни быть или нет?
– Ну что ж, у меня, наверное, немного времени найдется, – пойдемте, послушаем вашу музыку. Очень уж интересно…
Пошли они по коридорам до бесконечности, а комнаты – одна в одну, и, наконец, зашли в огромный зал с креслами в чехлах, где разные громадные портреты каких-то бородатых дядек по стенам развешаны, а на сцене, посередине, под люстрой, стоит огромный инструмент. Рояль называется.
Но он ни к чему для Леонида оказался. Развернул тот свою старую гармошку и начал в таком зале петь свои мелодии под нее. Даже не застеснялся. Вот как он музыку любит! Отсюда и старался очень.
– А ноты-то у вас есть, или все по слуху? – спрашивает старушка.
– Вот, я кое-что записал, – отвечает Леонид. Старушка взяла его бумаги и села к роялю.
Большую крышку его кое-как подняла, поставила ноты с закорючками на пюпитр и начала наигрывать. А тут в дверь молодая женщина заглядывает.
– О, Оксаночка, как раз кстати. Не поможете ли мне немного? – старушенция спрашивает.
– Отчего же не помочь? Я как раз урок закончила. С охотой вам помогу. А что делать нужно-то?
– Посмотреть песни просят, – и подает ей листки с нотными Ленькиными закорючками.
Та взяла их в руки, встала рядом с пианино и тихонько так напевать начала, а потом все больше и больше про эти самые мальвы запела. Да так красиво, так складно, что у друга-шофера аж мурашки по коже пошли. Только Леонид напряженно стоит. Руку возле уха держит.
– А где ж, дорогие вы мои, эту песню взяли? – спрашивает молодая.
– Вот – мой друг ее сочинил.
– Неужели?
– Совершенно точно!
– Ах, ах, ах, – говорит молодая женщина, – как это так… Как это даже можно так тонко сделать!
И к старушенции оборачивается и говорит:
– Вот если бы у нас в консерватории еще один такой мастер был, так я бы этим весьма счастливой была…
– А как вы так сочиняете? – снова молодая спрашивает у Леонида.
Тот стоит перед ней и напряженно так в ее губы всматривается и руку возле уха держит. Тут на помощь его друг пришел: