Небывалому быть. Часть 2
Шрифт:
Дело это дальше, по весне, было. В мае. Самый боевой по праздникам месяц. Ну, и опять идет в контору Леонид. Читает афишу, где фронтовиков поздравляют с Днем победы и на торжественный обед приглашают, чтобы, значит, вспомнить о них официально.
А он без приглашения пришел. И когда главный оратор речь поздравительную говорить кончил, то после жидких аплодисментов встал Леонид и сказал всем:
– Когда вы воевали, то меня еще совсем не было. Но это ничего не значит,
– Как, не хотим? Пусть поет!
Растянул свою гармонь Леонид и решительно запел песню, где главными были слова: «Фронтовики! Наденьте ордена!». Сначала эти слова вроде как укоризной им слышались, а потом поняли победители, что этот человек говорит им, чтоб не стеснялись они своих боевых заслуг, чтобы не только по праздникам свои награды носили. А на тех, кто от наград плохое настроение имеет, – нужно просто наплевать и забыть. Наплевать и забыть!
Пошел с гармошкой Леонид мимо рядов фронтовиков, а у тех слезы на глазах от его песни. Слезы памяти и радости сразу вместе. Да и благодарности этому человеку, который еще при них не был рожден. А так понял их душу!
Хлопали они ему громко и долго. Не отпустили его в этот день от себя. Пришлось Леониду и другие песни спеть. А фронтовики даже танцы открыли под его гармошку. Прямо как в свои фронтовые годы! Да и музыку военную Леонид знал.
И тогда понял Леонид – все! Сапоги – по боку! А он должен с музыкой остаться и только с ней быть. Потому как ближе ее у него никого нету!
Стало мастерство Леонида расти. Узнали его многие. Полюбили. За простой нрав, за уважение к старшим. Хотелось им от него также частицу душевного тепла получить.
И тут случилось то, что его творчество заметили и власти. Мэр Обухова Мельник Василий Александрович узнал о нем, не погнушался, пригласил к себе самодеятельного композитора, и состоялся у них дивный разговор. Почему дивный? Потому, что не всякая власть охоча до народной культуры. Не всякая власть хочет помочь. Наоборот, все стремится что-то от людей брать.
И в конце разговора мэр как бы между прочим говорит:
– А вот на заказ песню написать бы сумели?
– Не знаю, – отвечает Леонид, – ни разу не пробовал…
– Вот и нужно попробовать, люди просят. Они же не могут ноты знать, а петь многим хочется.
Леонид отвечает:
– Мы, с моим другом Василием слово от власти чувствуем и никогда его забыть не можем за то, что она на своих людей надеется, а как нам в настоящем случае быть, того мы в одну минуту сказать не можем, потому что музыка – это не сапоги шить. Тут настроение нужно определенное, чтобы людям в сердце попасть. Мы еще и сами не знаем, что учиним, а только будем стараться и вас не подведем, стыдиться за нас не будете.
– Вот и ладно, – отвечает мэр, – а с нашей стороны
На том они и расстались.
Через некоторое время этот первый заказ проявился. Неожиданно. От своих же, обуховских. И также государством обиженных – от афганцев. Забывать о них совсем стали. Вроде как ошибка сверху была, а что сделалось внизу с ними для верха это как-то и безразлично стало.
Бывшие интернационалисты пришли к Леониду, извинились за беспокойство и сказали, что нужно им очень песню свою иметь. Вроде как ветеранскую. И такое ему рассказали об Афгане, что он только и ответил:
– Очень это дело тонкое, мужики. Вроде как надо было там самому быть. Тогда нужные струны в душе зазвенеть могут.
– А ты нас больше порасспрашивай, – подбадривают его афганцы, – глядишь, и поймешь наше настроение.
И продолжают:
– Не стесняйся, что с нами не был, напиши все же песню хорошую. Ведь когда соберемся, кто в живых остался, то больше молчим – аж дух перехватывает. А тут попеть бы, чтобы сердце от тяжелых воспоминаний освободить. Тогда, может быть, и им там, наверху, понятней стали бы наши чувства.
Сидит в своей комнате Пономаренко. Думает. Снова пришлось ему не один день и ночь маяться, чтобы найти нужную ноту, нужные слова. Много прочитал он об Афгане, много фотографий перебрал, кино посмотрел. Долго ничего в голову не приходило. А тут как-то нечаянно увидел, что афганец в пестрой форме, без ног, с медалями на кителе, на коляске едет, а рядом ребенок бежит и так радостно ему улыбается.
И вот тут-то и екнуло у него что-то в сердце. Закрыл глаза – а перед ним бывший афганец молодой, без ног на коляске и его ребенок. Да как заплачет его душа, как запоет. Понял после этой встречи Леонид, что песня у него обязательно получится.
Настал день, когда нужно песню заказчикам показывать. Они выбрали место на берегу Днепра, в затишье. В комнате Леонида все равно бы не поместились. Жаль только, что Василий, друг его верный, в рейсе был и не смог песню сразу услышать. А когда на крутом берегу раздалась музыка и негромкое пение Леонида под гармошку, то афганцы такую тишину держали, что как-то всем непривычно стало. И долго еще они молча сидели после пения. Леонид заволновался даже.
А потом самый старший из афганцев подошел к нему, перекрестился и просиял – обнял и поцеловал Леонида, который был еще в небольшом недоумении, а затем обернулся ко всем своим побратимам и сказал:
– Видите, я лучше всех знал, что Леонид нас не подведет. Глядите, пожалуйста: ведь он такую мелодию вывел – вся душа навыворот получается, как хорошо!
И обратился к автору:
– Только где же мы твое имя будем ставить в песне?
– А его ставить вовсе даже не обязательно. Ее я вам дарю, чтобы помнили ту тяжелую пору, чтобы люди о вас лучше знали и понимали.