Нецарская охота
Шрифт:
– Мне больше некуда идти, – объявила она. – Спасибо, конечно, что спасли меня двадцать лет тому назад! Но если вы не поможете мне сейчас, это перестанет иметь какой-либо смысл. Не знаю, кто такой этот псих, откуда он взялся, но он крайне упрямый, так просто не отступится. Он даже посторонних людей готов убить, чтобы до меня добраться! Я не хочу, чтобы из-за меня еще кто-то пострадал. Вызывайте, кого хотите, хоть полицию, хоть иностранных легионеров, а я буду сидеть здесь, пока вы мне всю правду не расскажете!
– Сидеть вы, девушка, будете в отделении, а не здесь, – фыркнул врач, но почему-то отвел глаза в сторону. –
– Только что? – оживилась Вика.
В его глазах вновь отразилось сомнение – нет, ей не показалось!
Демиденко не торопился с ответом, он, похоже, раздумывал, а надо ли ему откровенничать с абсолютно посторонними людьми. Но он, хирург с многолетним стажем, увидел шрам на ее шее, который не замечали другие люди, он знал, что она не лжет.
Вика ждала его ответа.
– Это неофициальное заявление, – наконец произнес Демиденко. – То, что я вам сейчас скажу… Это и не факты даже, это не более чем мои домыслы…
– Но мы ведь и не следователи! – напомнила ему девушка. – Мне это для себя нужно знать, чтобы понять, что делать дальше!
Хирург задумчиво постучал пальцами по подлокотнику кресла:
– Я тогда работал в больнице совсем недолго, можно сказать, только начинал… Оперировал, но не распоряжался в больнице. Когда произошла авария, под «прессом» оказались мы все, но в первую очередь – Евгений Михайлович. Доктор Столяров то бишь. Он должен был все организовать, грамотно распределить хирургов по операционным – а врачей не хватало! – понять, какие операции следует провести в первую очередь, а кто и подождать может. Даже теперь, с учетом всего моего нынешнего опыта, я не знаю, как поступил бы на его месте, и я рад, что тогда разбираться со всем этим пришлось не мне. Евгений Михайлович оказался как бы под двойным «прессом». Во-первых, это были дети в тяжелом состоянии, да еще так много сразу. Во-вторых, это были непростые дети! Раз вы там отдыхали, то должны знать, что лагерь-то был по нынешним меркам элитным, дети простых смертных туда не попадали. Поэтому за каждого умершего ребенка Столярову пришлось бы отчитываться перед его высокопоставленными родителями – так, словно он их чадо и убил.
– Это же нечестно! – возмутилась Вика.
– Это жизнь. В ней много несправедливости. Он каким-то образом со всем справился… Нескольких человек мы все-таки потеряли, но большинство детей спасли. Обошлось без скандала, персонал клиники и Евгений Михайлович получили впоследствии массу премий. Это объективные факты – он спас этих детей. А вот дальше начинаются мои домыслы. Столяров не очень-то радовался тем премиям, мне казалось, что он даже стыдился их. Себе он ничего не взял, никаких денег. Даже те деньги, что вручали ему лично в руки, он передавал на благо клиники. Да и вообще, прежним человеком он больше не был…
– В смысле?
– Нервным он каким-то стал, раздражительным. Операции почему-то старался больше лично не проводить – сказал, что руки у него начали дрожать. Ушел на пенсию, хотя до аварии этого не планировал, твердил, что его прямо из операционной на кладбище повезут! Ну
– Раз уж мы заговорили о домыслах… Может, они у вас имеются и по поводу причин такого его поведения? – поинтересовался Марк.
– Я в настоящее время не только оперирую. Я заведую отделением. И зная специфику этой работы, я теперь оцениваю тот день иначе… Да и думал я об этом часто, что тут скрывать. Даже с учетом того, что времена тогда были другие, есть вещи, которые… ну, даже на уровне домыслов они – неправильные. И если мои догадки верны, дальнейшее поведение Евгения Михайловича становится вполне понятным.
Вика вдруг почувствовала, что у нее быстро-быстро забилось сердце. Оно словно ощутило: вот – это то самое! То, что они искали! Демиденко может сколько угодно говорить, что это его домыслы, но он в них верит, и это – правда.
– Дети были в тяжелом состоянии, – продолжил врач. – Пострадали они очень серьезно, да вы это и без меня знаете. Вашу операцию я, как это ни странно, хорошо помню. Она была одной из самых простых – извлечь железку и осторожно сшить вам шейку, самая большая опасность заключалась даже не в травме, а в сильной кровопотере. А вот для остальных… порою требовалась срочная трансплантация. И все это… было сделано. В один день – сразу нескольким детям.
– И… что? – спросила Вика, понимая краем сознания, что вопрос ее прозвучал совсем уж глупо.
– А то, что это даже в наши времена выполнить практически нереально, – отозвался хирург. – А в советские годы, без какой-либо подготовки… Евгений Михайлович раздобыл все: и кровь, и органы. Вопрос: где?
Он смотрел на Вику, потерянную и испуганную, и очень хотел ее утешить. И потому, что она действительно боялась, и потому, что позволила ему увидеть ее страх. Слова вряд ли помогли бы ей, но Марк все равно попытался ее подбодрить:
– Не волнуйся… прорвемся!
– Не говори так, – устало улыбнулась девушка. – То, что ты для меня делаешь, – это замечательно. Но когда ты произносишь такую банальщину… ты портишь все.
– Даже если я верю в эту банальщину?
– Даже в этом случае.
Он не обиделся. Марк прекрасно понимал, что она имеет в виду.
Разговор с Артуром Демиденко должен был внести в дело какую-то ясность, но оправдались их надежды не до конца. Сложно было бы назвать информацию, полученную ими, таким уж большим достижением. Да, хирург что-то подозревал, врач Столяров, возможно, пошел на серьезные нарушения, чтобы спасти пострадавших детей. Но в чем именно состояли те нарушения, кто о них помнит – этого Демиденко не знал.
– Я ведь и не представляла себе, что мы с Ритой были знакомы, – задумчиво проговорила Вика. – Нас представили друг другу, когда я устроилась в агентство на работу. И не было у меня никакого ощущения дежавю или чего-то подобного! Менеджер, и все. А мы, оказывается, вместе с ней были в том автобусе!
– И что? Если ты думаешь, что это имеет какое-то особое, сверхъестественное значение, то зря. Прошло двадцать лет, да и потом, она старше тебя. Вы в том лагере были в разных группах, старшие с младшими не очень-то активно общаются. Вы друг друга и тогда не знали, и сейчас не вспомнили.