Нечистая сила и народные праздники
Шрифт:
Реформа Петра Великого не могла поколебать векового предубеждения против колдунов и ведьм. В ту эпоху, когда она совершалась, во всей Западной Европе, служившей для нас образцом и примером, вера в колдовство составляла общее достояние умов и подчиняла своим темным внушениям не только простолюдинов, но и духовенство, ученых и самые правительства. Между тем, как у славян, соответственно простоте их быта, далекого от строгих юридических определений, книжной учености и богословской схоластики, предания о волшебстве удерживались в устных, отрывочных и безыскусственных рассказах – на Западе мы встречаем целый ряд учено-богословских трактатов о духах злобы и их связях с людьми, трактатов, обработанных систематически и доведенных до изумительного анализа всех мелочных подробностей. Эта средневековая литература дополняла и формулировала народное суеверие, скрепляла его своим авторитетом и имела огромное влияние на общественные нравы, судебные процессы и законодательные установления. Уполномоченные от высших правительственных властей, инквизиторы ездили по различным областям Италии, Франции, Германии и других земель, где только проносилась молва о чародействе; следственные комиссии приступали к делу со всеми ужасами пыток и вынуждали самые чудовищные признания. Число жертв, погибавших от руки палача, превосходит всякое вероятие. От издания буллы Иннокентия VIII (1484 г.), направленной против колдунов и ведьм, до окончания казней за волшебство – в одной Германии насчитывают более ста тысяч человек, осужденных на смерть, в Англии за все время, пока продолжались там подобные преследования, погибло более 30 000 человек [415] . Не подлежит сомнению, что не одни пытки заставляли признаваться в небывалых сношениях с чертями; что бывали и добровольные самообвинения, исходившие из того болезненно суеверного настроения, отдаваясь которому человек всякое непонятное ему действие и всякую тревожившую его мечту готов был приписать сверхъестественным, демоническим силам. С особенною наглядностию раскрывается это в тех процессах, где были замешаны дети. Под обаянием предрассудков, всосанных с молоком матери, впечатлительная фантазия детей принимала сновидения, горячечный бред и мечты напуганного воображения за живую действительность. В знаменитом процессе 1669 года в шведской деревне Мора малолетние дети смело и настойчиво утверждали, что они околдованы и были в сношениях с дьяволом. Такое гибельное заблуждение действовало нередко как нравственная зараза и, зародившись в умах некоторых мальчиков или девочек, немедленно сообщалось от них всему детскому населению. Во Франции в одном благотворительном заведении в продолжение полугода почти все воспитанницы объявили себя ведьмами, рассказывали о сообщении своем с чертями, о своих полуночных сборищах, пирах и плясках. Несчастных детей так же безжалостно пытали, как и взрослых. Сожжение и казни ведьм продолжались почти до конца XVIII столетия. В истории Англии известен процесс 1716 года, когда Гикс и его девятилетняя дочь были повешены за то, что предались дьяволу и производили бури; в 1728 году в венгерском городе Сигедине сожгли тринадцать колдуний; в 1749 году в Вирцбурге сожжена как волшебница Мария Рената; в католическом кантоне Гларусе подобная же казнь совершена над ведьмою в 1786 году. Ясно, что при Петре Великом влияние Западной Европы не могло подействовать смягчительно на дух нашего законодательства. В артикулах Воинского устава 1716 года предписывается: если кто из воинов будет чернокнижник, ружья заговорщик и богохульный чародей, такого наказывать шпицрутеном и заключением в оковы или сожжением. В толковании к этой статье прибавлено, что сожжение определяется чернокнижникам, входящим в обязательство с дьяволом. Лиц, пойманных с волшебными заговорами и гадательными тетрадками или уличенных в их переписке, продолжали подвергать телесным истязаниям; самые заговоры и тетрадки (на основании указа царя Федора Алексеевича) посылались на просмотр к ректору Славяно-греко-латинской академии. В 1726 году были представлены к ректору Гедеону для увещания и вразумления иеродиакон Прилуцкого монастыря Аверкий, у которого найдены волшебные письма, и дворовый человек Василий Данилов, обвиненный в сношениях с дьяволом, по наущению которого похищена им золотая риза с образа Богородицы. По образцу западных теорий, в курс богословия внесено было объяснение различных видов волшебства; так, в лекциях, читанных в академии в 1706 году, встречаем целый отдел de contractibus diabolicis. «Contractus diabolicus (сказано в этих лекциях) est pactum cum diabolo initum, et dividitur in magiam, divinationem superstitiosam, vanam observantiam et maleficium»; колдуны, по словам ученого профессора, могут с корнем вырывать крепчайшие деревья, переставлять засеянные поля с одного места на другое, делаться невидимками, превращаться
415
В продолжение 1485 г. Кумон, в графстве Вурлиа, сжег за колдовство 41 женщину, в следующем году он продолжал действовать с тою же ревностию, так что большая часть народа разбежалась. Алциаст говорит, что в это же время инквизитор сжег в Пиемонте 100 колдунов и своими преследованиями вывел наконец из терпения жителей… В 1515 г. в Женеве казнено 500 человек под именем протестантских колдунов; в Равснсбурге в четыре года было сожжено 48 человек по решению Менго, автора известного сочинения Malleus maleficarum; ученый инквизитор Реми хвалился, что он в продолжение 15 лет казнил 900 человек.
Но рано или поздно дух суеверия должен был уступить перед успехами ума и общественного просвещения. Философское движение второй половины XVIII века вызвало более светлые взгляды на природу и человека, потрясло вековые предрассудки, заставило сознаться в бесполезной жестокости пыток и утвердило великую идею веротерпимости; вместе с этим оно погасило костры инквизиции и остановило преследования мнимых колдунов и ведьм во всей Европе. У нас, на Руси, это благотворное влияние европейской науки выразилось в законодательных памятниках Екатерины II.
Глава седьмая. Народные праздники
Деление года у древних славян определялось теми естественными, для всех наглядными знамениями, какие даются самою природою. Год распадался на две половины: летнюю и зимнюю – и начинался с первого весеннего месяца, марта, так как именно с этой поры природа пробуждается от мертвенного сна к жизни и светлые боги приступают к созиданию своего благодатного царства. Апокрифы и народные поверья относят сотворение мира и первого человека к марту месяцу [416] . Водворение христианства на Руси не скоро изменило старинный обычай начинать новолетие мартом. Церковь, руководствуясь византийским календарем и святцами, приняла годичный круг индиктовый – сентябрьский; народ же и князья оставались при своем мартовском годе и продолжали обозначать месяцы древлеславянскими именами. И Нестор, и его продолжатели держались мартовского года; к сентябрьскому счислению летописцы перешли уже в позднейшее время: так, в Троицкой летописи сентябрьское счисление начинается с 1407 года, а в новгородских – не прежде покорения Новгорода Иваном III. В делах житейских и гражданских мартовский счет, вероятно, продолжался до конца XV века. В 1492 году созванный в Москве собор, установив церковную пасхалию на осьмое тысячелетие, перенес начало гражданского года с 1 марта на 1 сентября; январский же год введен уже Петром Великим.
416
В житии святого Стефана Пермского читаем: «Март месяць – начало всем месяцем, иже и первый наречется в месяцех, ему же свидетельствуеть Моисий законодавець, глаголя: месяць же вам первый в месяцех да будет март… Марта бо месяца начало бытиа – вся тварь Богом сотворена бысть от небытья в бытье, марта же месяца в 21 (25?) день и первозданный человек, родоначальник Адам, рукою божиею создан бысть». С марта месяца начинали год и евреи, египтяне, мавры, персы, древние греки и римляне; латинские названия месяцев: сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь (= седьмой, восьмой, девятый и десятый) ясно указывают, что первоначально счет велся с марта.
Из четырех времен года весна рассматривалась как преддверие лета, а осень – как первая пора зимы; у сербов, чехов и других славян весна называется «пролетье» (прољеће), «подлетье», «налетний час», «младо лето» (pomlad), а осень – predzima, podzim, podzimek (podzimak), «назимний час». Делить годичный период на месяцы подали повод постоянно повторяющиеся фазы луны; поэтому основанием древнейшего летосчисления принимался год лунный. Времена года и месяцы получили свои названия от тех характеристических признаков, какие усваивались за ними периодическими изменениями погоды и ее влиянием на возрождение и увядание природы, плодородие земли и труд человека. Ведя жизнь пастухов, звероловов и пахарей, первобытные племена по своим обиходным занятиям должны были обнаруживать самое усиленное внимание ко всем явлениям природы, и действительно наблюдения их отличались необыкновенной живостью и закреплялись метким, живописующим словом. «Весна» (пол. wiosna, чеш. wesno) от санскр. vas – lucere, откуда образовались также: санскр. vasu – radius, ignis, vasara – dies, vastar – mane, vasanta – весна, лит. wasara – лето (pa-wasaris – предлетье, весна), сканд. var – fruhling, лат. ver и греч. ??, ???, ???? (= F???, F????); следовательно, весна означает собственно «светлое, ясное, теплое время года» [417] , что подтверждается и другим присвоенным ей названием: «ярь» (iar, iaro). Лето обозначается в санскрите словами, заключающими в себе понятие теплой, жаркой поры: ushna, ushma от ush (= vas) – urere, grishma и gharma – жар, тепло; tapa, tapana от tap – calefacere, откуда происходят и лат. tempus, tepeo. Очевидно, что слова tempus, нем. jahr (= ярь, iar) и слав. «время» (от «врети») первоначально служили только для определения летней поры, а потом уже перешли в общее понятие года и времени. Точно так же и лето (пол. lato, илл. lito, нем. lenz – весна) соединяет в себе оба указанные понятия; мы говорим: «лета изменяют человека», «он прожил столько-то лет», возраст двухлетний, трехлетний и т. д. Пикте сближает это слово с санскр. rtu, зенд. ratu – tempus. Таким образом, лето почиталось славянами за время по преимуществу, а самый счет годов они вели по летам, т. е. по числу истекших летних периодов [418] . Зима у арийцев называлась временем падающих (разбрасываемых) снегов: санскр. hima как существительное «снег», как прилагательное «холодный»; hemanta – зима, греч. ???? – снer, ????? – буря, непогода, ?????? – зима, лат. hiems = зeнд. zjao (zjam), осет. zimag, лит. ziema, слав. зима от hi (hinoti) – jacere, projicere. В Остромировом евангелии слово «зима» употребляется в смысле стужи, холодного веяния и заменяет собою греч. ?????; в старинных актах с этим названием соединяется мысль о севере как о той стране, откуда дуют суровые ветры [419] ; в областных говорах «зимно» значит «холодно». Нем. winter (др.-в. – нем. wintar, сканд. vetr, гот. vintrus) = hvintrus от санскритского cvind – album esse и frigere; cvindra – зима, т. е. белая = устилающая землю снегами. Осени каждый из индоевропейских народов дал свое особенное название: знак, что названия эти явились уже позднее, после разделения арийского племени на различные ветви. В санскрите одни и те же слова служат для обозначения дождя, дождливой погоды и осенней поры. По мнению г. Микуцкого, слово «осень» (церковнослав. «есень», серб. «jeceн», польск. iesien, илл. jessen) может быть возведено к санскр. корню as – lucere, от которого произошли и санскр. asan, латыш. asms – кровь (собственно – красная), и гот. asan – жатва (зрелые, золотистые колосья); подобно тому у литовцев «осень» – ruduo (летт. ruddens) от rudas – красноватый, рыжий, рудый, т. е. та часть года, когда листья дерев становятся желтыми и красными. Ниже будет указано, что в падающих и гниющих листьях славянин усматривал главный, отличительный признак осеннего времени.
417
По мнению других, весна от санскр. vas – одевать (vasana – vestis), потому что она одевает леса листвою, а землю травой.
418
Миклошичь и Гануш производят «лето» от снк. li – лить; лит. lytus – pluvia; по их объяснению, лето будет означать «время дождей».
419
В зиму – на север, зимняя сторона – северная; наоборот, лето в Арханг. губ. употребляется в смысле юга.
Древлеславянские названия месяцев частию занесены в Церковный сборник, приложенный к Остромирову евангелию (1056 г.), в Харатейное евангелие 1144 года и в некоторые другие старинные рукописи; частию и доныне удерживаются между болгарами, поляками [420] и иными славянскими племенами. 1. Генварь – др. «просинец» (болг. «просиньц», карниол. prosejiz, кроат. proszinecz), малор. «сечень» (илл. siecan, szecen), пол. styczen, чеш. и словац. leden, болг. «студени-ять» и «лов’заец». Первое название производят от «про-синети» («синути» – совершенный вид от глагола «сияти») и видят в нем указание на возрождающееся солнце. Двенадцатого декабря у нас слывет солоноворот: солнце поворачивает на лето, и в январе дни уже начинают заметно увеличиваться (проясняться), а ночи сокращаются. У болгар декабрь называется коложег, т. е. месяц возжжения солнечного колеса; ср.: гот. jiuleis (ноябрь и декабрь) и англос. geola (декабрь и январь) – названия, указывающие на поворот солнца (hvel – колесо, I, 109 [421] ). Сечень (от глагола «сечь») вполне соответствует польскому «стычень» (от s-tykac, тыкать, ткнуть, тнуть и стар. «тяти» или «тети» – сечь, бить); с этим именем предки наши могли соединять мысль о «переломе зимы» (в январе половина зимы оканчивается, а половина остается) или, еще вероятнее, мысль о трескучих, всё поражающих морозах. Декабрь, январь и февраль месяцы издревле назывались волчьим временем, потому что Зима в образе волка нападала тогда на божий мир и мертвила его своими острыми зубами. Для обозначения февраля также употреблялось название «сечень»; сверх того, его называли лютым – эпитет, постоянно прилагавшийся к волку. 2. Февраль – др. «сечень» (болг. «сечен» или «сечко») и «снежен», пол. luty (малор. «лютый»), чеш. и словац. unor (aunor) [422] , словен. svecan (карн. svican, венд. svicnik, кроат. szvecen, летт. swetschu-mehness) и hromecnjk (в Силезии, около Фрейштата). Имена «свечан» и «громечник» стоят в связи с подобными же названиями праздника Сретения (2 февраля – когда, по народному поверью, Зима встречается с Летом): sveckovnica Maria, svecnica, свjeтлo, den svicek, hromnice (I, 245), у немцев kerz-wihe, kerz-(licht-)messe и указывают на февраль как на месяц, удлиняющий дни, ведущий за собою весну и богиню благодатных гроз. У литовцев февраль слывет «весенним» – wassaris. Лужичане называют январь wulki rozk, а февраль – malyrozk = лит. didijs ragutis и mazas ragutis (большой рожок и малый рожок), что должно обозначать время, когда некоторые животные меняют рога. 3. Март – др. и болг. «сухы(и)й» (карн., кроат. и венд. suszec), малор. «березозол», чеш. и словац. buezen (венд. brezen, лит. birzelis) от briza – береза, рус. облаcт. «свистун» (= пора ветров) и «пролетье». 4. Апрель – др. «брезозор» и «березозол», пол. kwiecien (малор. «цветень», нем. blumenmonath), чеш. и словац. duben (время, в которое начинает распускаться дуб), илл. travan (кроат. traven или mali traven, нем. grasmend, швед. gras-manad), рус. простонарод. «заиграй-овражки», т. е. пора весенних потоков, скачущих по скатам гор и оврагов. Название «березо-зол» = «березо-зор» [423] есть сложное; вторая половина слова указывает на действие вешнего тепла, которым вызывается в березах сладкий сок, употребляемый поселянами вместо напитка (ср.: зорить ягоды – выставлять их на солнце, чтоб доспели; зорнить пряжу – выставлять ее в весеннее время по утрам, чтоб она побелела; июль = месяц сушения скошенной травы, известен в народе под именем сенозорника). Эсты называют апрель mahla-ku от mahl – древесный сок, березовая вода, а летты – sullumehness от sulla – сок. 5. Май – др. и болг. «травень» (травный, кроат. и венд. veliki traven, карн. travn velike, болг. «летен», чеш. и словац. kweten, кроат. roznjak и rozocvet. У наших поселян май называется «мур» (= мурава – трава), а начало этого месяца – «росеник». 6. Июнь – др. «изок», пол. czerwiec (малор. «червец», чеш. и словац. cerwen), карн. и венд. rozencvet (сораб. rozowe meszacztwo), кроат. klaszen (время, когда хлеб начинает колоситься) и mlecen (молочный), илл. lipan (lipanj), лит. siejas menuo – месяц посева. Слово «изок» означает кузнечика [424] ; в одной рукописи XVII века, при исчислении старинных названий месяцев, июнь назван «паутный, сиречь комарный»; в областном словаре «паут» – слепень, овод. Следовательно, июнь обозначался как время стрекотания кузнечиков, появления комаров, слепней и оводов. Соответственно декабрю = коложегу (зимнему повороту солнца) июнь назывался «кресник» от «крес» – огонь, летний солоноворот = праздник Купалы, когда солнечное колесо, достигнув высшей точки на небе, начинает спускаться вниз. На Руси месяц этот слывет макушкою лета: «Всем лето пригоже, да макушка тяжела» (т. е. утомительна зноем); ср.: кельт. gorphenhaf = голова, вершина лета. 7. Июль – др. «червень» (болг. «чьрвьк», чеш. и словац. cerwenec), пол. lipiec (малор. «липец», лит. liepas menuo, летт. leepu mehness от leepa – липа), болг. «срьпан» (илл. szerpen, szarpan, карн. serpan male). «Червен, червенец» – от слова «червь», что подтверждается и датскими названиями этого месяца: ormemaaned, madkemaaned, т. е. время собирания насекомых, известных под именем червца и употребляемых на окраску; червленый – темно-красный, багряный. Чехи называют июль «secen, w nemz se seno sece» (сено косят): название, соответствующее рус. «сенозо(а)рник», «сеностав» (время гребли и складывания сена в стога), лит. sienpiu, летт. seenu mehness, нем. heumonath (сенокосный). Другие названия, даваемые русскими поселянами июлю: страдник (от «страда» – пора жатвы и сенокоса) и грозник. 8. Август – др. и болг. «зарев», пол. sierpen (малор. «серпень», чеш. и словац. srpen, карн. serpan velike), сораб. zenejska (жатвенный), болг. «коловез», илл. kolovoz, рус. обл. «зорничник» и «капустник». Это время созревания нив (зорничник от «зорить» = зреть), жнитвы, действия серпом и перевозки сжатого хлеба (коловоз). У литовцев август – rugpiutis, piumonies, по переводу Нарбута: zytozniwny; календарным знаком его был «серп»; летт. rudsu mehness (от rudsi – рожь), нем. aerndmonath (aeremonath), швед. skorde manad (жатвенный). В Македонии жатва собирается в сентябре месяце, который потому и называется ????????? ?????? (?????) – cepп. 9. Сентябрь – др. «рюе(и)н», болг. «рюен», «руян», илл. и кроат. rujan, чеш. и словац. zarj, zarig, zaruj, лит. «руис» от снк. ru – sonum edere, др. – слав. «рюти» (ревж.) [425] , чеш. reti – ржать, рыкать, riti – реветь (говоря об оленях); лит. «руя» – brunstzeit или lauftzeit des wildes, сибир. «рёв» – время половых отношений копытчатых зверей; август месяц = др. «зарев». Чехи дают подобное же название к месяцу октябрю – rigen; ср.: сканд. ylir (октябрь) от yla – выть, реветь. Таким образом, август и два следующие за ним месяца обозначались как период, в который олени и другие копытчатые животные бывают в течке и подымают дикий рев. Другие названия, даваемые сентябрю: пол. wrzesien (малор. «вресень» от wrzos, врес, верес – erica) [426] , болг. «гроздобер» = время сбора вереска и виноградных гроздий, рус. обл. осенины. 10. Октябрь – общеслав. «листопад», пол. pazdziernik (малор. «паздерник», лит. spaliu mienu – с тем же значением) от слова «паздер» – кострика, ибо в этом месяце начинают мять лен и коноплю; сораб. winowe meszacztwo, winski (нем. weinmonalh – приступают к сбору винограда), рус. обл. «зазимье» и «грязник»; финны и эсты также называют его «грязным» (loka-kuu, rojaku). В Силезии сентябрь – kosen (от «косить»), а октябрь – sewen (от «сеять»); лит. rugsiejis (житосевный) – сентябрь месяц. 11. Ноябрь – др. и болг. «труден» (грудьн), общеслас. «листопад», карн. и венд. listognoi (gnilec); у литовцев месяц этот назывался lapakritis = листопад, и календарным знаком его служил древесный лист; илл. studeni (sztudeni, нем. wintermonath и windmonath), сораб. mloszni (молотильный). 12. Декабрь – др., болг. и малор. студен (студеный, студьный), рус. обл. «зимник», болг. «просинец», чеш. и словен. pro(a)sinec, илл. prosinac, proszina(e)c, пол. grudzien, карн. grudn, кроат. и венд. gruden (в старину у чехов так назывался январь), лит. grodinnis, латыш. salnas или sallas – морозный. Название «грудень» тождественно ст. – нем. herti-manot и сканд. hrut-manuthr, т. е. суровый = студеный месяц; ср.: лат. crudelis, греч. ?????, ??????, старонем. hruod, англос. hreth. В древней летописи встречаем следующие любопытные указания: «Поидоша на колех (на колесах), а по грудну пути; бе бо тогда месяц труден»; «А зима была гола (бесснежна) и ход конем был нужн, грудоват», т. е. от стужи застыла, смерзлась грязь; лит. grodas – замерзший ком земли; рус. груда (= нем. hrut) доныне употребляется поселянами в значении мерзлой, не занесенной снегом грязи, лежащей по улицам и дорогам [427] . Исчисленные нами славянские названия месяцев преимущественно указывают на быт земледельческий. Круг наблюдений ограничивается произрастанием травы, распусканием цветов и деревьев (березы, дуба, липы), сенокосом, жатвою, молотьбою, уборкою льна, сбором винограда (в южных местностях) и теми резкими изменениями в погоде, которые, условливаясь различным положением солнца, так могущественно влияют на плодородие земли и благосостояние человека. Зимний и летний повороты солнца, стужа и снег зимою, журчащие ручьи и осушение земли весною, падение росы, появление комаров и оводов, стрекотание кузнечиков, зной в половине лета, падение листьев и грязь в осеннюю пору – все это отразилось в народном календаре славянина. От древнейшего пастушеского быта удержались только три названия, указывающие на те периоды, когда скотина меняет свои рога, когда начинает она спариваться (пора течки или рева) и когда коровы бывают обильны молоком. Обозначая различные времена года по их характеристическим признакам, предки наши не соединяли с приведенными названиями месяцев строго определенных границ; одно и то же имя прилагалось к двум и трем соседним месяцам. С одной стороны, самые признаки, подмеченные народом, могли относиться к более или менее продолжительному времени: так, стужа, морозы и снега продолжаются во всю зиму; имя «просинца» (= просветляющего, увеличивающего дни) с равным правом могло прилагаться и к концу декабря, и к двум последующим месяцам; эпитет «травяного» одинаково идет и к апрелю, и к маю и так далее. С другой стороны, периодические изменения в жизни природы совершаются в разных местностях не одновременно, а раньше или позднее; на юге, например, весна установляется ранее, а зима позднее, чем на севере; с тем вместе и земледельческие работы там и здесь пригоняются к различным срокам. Этими естественными условиями объясняется и перемещение некоторых названий с одного месяца на другой. Так, имя «листопада», даваемое в южных местностях ноябрю, в средней и северной полосах должно было перейти на октябрь.
420
Малорусские названия месяцев тождественны с польскими и, вероятно, уцелели в народной памяти благодаря влиянию польских календарей.
421
Линде ставит имя «просинец» в связь с польск. prosie, чеш. prase, рус. «порося» – на том основании, что ко времени зимнего поворота солнца относятся мифы о рождении золотого поросенка и выезде Фрейра на золотощетинистом вепре. В декабре приносилась в жертву свинья, и люнебургские славяне давали этому месяцу название trebemon (от «треба» – жертва).
422
Гануш сближает это слово с санскр. nara – вода, серб. «норити» – погружать в воду, чеш. po-noriti, малор. «поринати» (нырять); если принять такое производство, то unor будет означать время начинающейся ростепели, таянья льдов в снегу.
423
Подобно
424
Г. Микуцкий сравнивает слав. «изок» с литов. «жогас» – кузнечик, считая гласную и благозвучною приставкою.
425
В одной старинной рукописи читаем: «И паки дохнувше вихри и шумы воспущаху и руяния творяху».
426
У литовцев сентябрь также назывался «вересковым месяцем».
427
У черемисов и чувашей февраль и март – месяцы оттепели, апрель – пашни, май – посева, июнь – летний, июль – сенокосный, июль и август – месяцы серпа, сентябрь – льна, октябрь – молотьбы (овинный), ноябрь – поминок, декабрь – жертвоприношения; декабрь и январь – сильноморозный, январь и февраль – менее морозный. У карагассов месяцы получили свои названия от прозябания травы, приготовления березовой коры (бересты) для юрт, цветения и сбора сараны, сбора кедровых орехов, течки оленей, ловли соболей, охоты на лыжах и т. д. У самоедов олень, составляющий главное их богатство, дал названия пяти месяцам; июнь – комарный месяц, июль – оводный и проч.
Отдельные дни или числа месяцев получили у поселян свои особенные прозвания сообразно с соответствующими им признаками обновляющейся или замирающей природы и с приуроченными к ним крестьянскими работами: января 16-го – Петр-полукорм (половина запасов съедена), 18-го – Афанасий-ломонос («На Афанасия береги нос!» – намек на сильные морозы), 22-го – Тимофей-полузимник, 24-го – Аксинья-полузимница или полухлебница; февраля 11-го – «Власий – сшиби рог с зимы!»; 28-го – Василий-капельник; марта 1-го – Евдокия-плюшниха (плющать – капать, течь, издавать звук падающих капель; плюшка и плюшина – сосульки под крышами, 4-го – Герасим-грачевник (прилет грачей), 17-го – «Алексей – с гор вода или с гор потоки», 19-го – Дарья засери (загрязни) проруби; апреля 1-го – пустые щи, 8-го – Родион-ледолом, 11-го – Антип-водопол, 12-го – «Василий – выверни оглобли» (оставляй сани, снаряжай телегу), 23-го – Егорийско-топас (выгон скота в поле), 26-го – Степан-ранопашец; мая 2-го – соловьиный день, 3-го – зеленые щи, 5-го – Ирина-рассадница (рассадка капусты), 6-го – Иов-горошник (посев гороха), 9-го – Никола вешний, травной, 13-го – Лукерья-комарница (появление комаров), 23-го – Леонтий-огуречник (посадка огурцов), 29-го – Федосья-колосяница (рожь начинает колоситься); июня 12-го – Петр-поворот (летний поворот солнца), 13-го – Акулина-гречушница (посев гречи) или задери хвосты, т. е. время, когда скотина, кусаемая комарами, мошками и оводами, бегает по полю, задравши хвосты («строчится»); июля 23-го – Пуд и Трифон бессонники (пора усиленных работ, страды), 27-го – Никола кочанный; августа 4-го – Евдокия-малинуха (сбор малины), 26-го – Наталья-овсянница, 28-го – Анна-скирдница; сентября 15-го – Никита-репорез (сбор репы) или гусепролёт, 24-го – Фекла-заревница; октября 14-го – Прасковья-льняница; декабря 12-го – Спиридон-солоноворот. Мы знаем, какое сильное влияние оказывал язык в области народных представлений; в этом отношении дневник русских поселян предлагает много любопытных данных. Рассчитывая дни и распределяя занятия по святцам, принесенным на Русь вместе с христианством, поселянин непонятные для него, по их чужеземному лингвистическому образованию, имена месяцев и святых угодников сближает с разными выражениями отечественного языка, насколько эти последние могут определить характер данного времени, связанных с ним работ и погоды – теплой или холодной. Не справляясь с действительным происхождением и смыслом того или другого имени, русский человек старается объяснить его собственными средствами, приискивает ему свой подходящий по звукам корень и, таким образом играя словами, стремится все чуждое претворить в свое родное, легко доступное его простому пониманию [428] . На Сретение (2 февраля), по народному поверью, зима с летом встречается; в марте месяце солнце начинает марить, т. е. припекать землю, отчего над нею струится пар; но по утрам еще продолжаются морозы (утренники), которых со дня Сорока мучеников (9 марта) бывает сорок; думают, что в этот день возвращаются из вирия сорок разных пташек, а сорока начинает строить гнездо и кладет в него сорок палочек. Холода или сиверы оканчиваются днем святого Сидора (14 мая), которого потому называют «сивирян»; 5 апреля: «Пришел Федул – теплый ветер подул» [429] . В апреле земля преет, или, по другому выражению, со дня святого Руфа (8 апреля) земля рухнет, т. е. оттаивает и принимает в себя воду; 12 апреля Василий Парийский землю парит. В мае домашний скот мается от бестравицы [430] ; в первый день этого месяца на Еремея [431] запрягальника или ярёмника начинают пахать и потому на рабочих лошадей и быков надевают ярмо (ярём); работа эта оканчивается к 31 мая – ко дню Еремея [432] распрягальника; 2 мая, посвященное памяти князей Бориса и Глеба, крестьяне называют «барышдень» – вследствие созвучия имени Борис со словом «барыш»; торговцы стараются тогда продать что-нибудь с выгодою, дабы во весь год торговать прибыльно («Борис и Глеб засевают хлеб»); 24 июля посвящено тем же святым, и поговорка, относящаяся к этому числу, уверяет: «Борис и Глеб – поспел хлеб». В деревнях и селах празднуют оба означенных дня – для того, чтобы круглый год получать барыши и чтобы отвратить от нив губительные грозы. Это случайное совпадение слов: Глеб – хлеб, Борис – барыш (т. е. выгоды от торга хлебом, главным богатством земледельца) и самое время празднования Борису и Глебу при начале посевов и в жатвенную пору дали повод перенести на этих святых древнее чествование Перуну как творцу урожаев. По народному поверью, кто станет работать 24 июля, у того молния спалит все копны; на юге России день этот слывет праздником Бориса и Глеба-паликопа, или паликопна [433] . Точно так же не работают и 27 июля на Палее (Пантелеймона), чтобы небесный огонь не спалил сжатого хлеба; 10 мая на Симона Зилота собирают травы (= зилья, которым, по мнению поселян, сообщается тогда особенная целебная сила), ищут золота (кладов) и сеют пшеницу, чтобы она уродилась и вызрела аки золото; уверяют еще, что хлеб, посеянный в Чистый четверг, родится чистым, без сорных трав. Напротив, кто сеет рожь на мученика Вассу, у того непременно заглушат ее васильки. В день обновления Цареграда (11 мая) поселяне не работают, опасаясь, чтобы царь град за непочтение к его празднику не выбил зеленеющего на полях хлеба. Если на Мокия, прозванного мокрым (того же 11 мая), идет дождь, то все лето будет мокрое; если же дождь случится на святую мученицу Макрину (Макриду – 19 июля), то предстоящая осень будет мокрая, дождливая, и наоборот, отсутствие дождя в эти дни предвещает сухое лето и сухую осень. Подобно тому: если на Сидора (14 мая) будет сиверко, то ожидай лета холодного; а если на Пахомия (15 мая) будет тепло, то и лето пахнёт теплом. На Константина и Елену (Алёна – длинные льны, леносейка – 21 мая) советуют сеять лен, а на Макавеев (1 августа) собирать мак; 16 июня на Тихона затихают (перестают петь) птицы; 29 июля, посвященное имени святого Калиника, называется «калинники» = зарницы, отдаленные молнии, видимые по вечерам на горизонте в конце июля и августа, от «калить» (раскалять, калена стрела, калина – красная ягода); 23 августа на святого Луппа утренний мороз овсы и льны лупит; 1 сентября – Семенов праздник, и потому в этот день грешно засевать семена; 14 сентября на Воздвижение становится холодно: птица уже на отлет двинулась; со дня Федора Студита (11 ноября) начинает студить (холодеть): «Федор Студит землю студит». Ко Воздвижению «хлеб с поля сдвинется», свезется, а в ноябре овин уже ноет от накладенных снопов; 4 декабря Варвара дорогу заварит (заморозит): «Варвара заварит, а Савва (5 декабря) засалит (сало – плавающие по рекам ледяные пленки)». С того же времени замечают сокращение ночей: «Варвара ночи урвала, дни приточала». Есть даже поверья, которые возникли на основании одного созвучия, без всякого отношения к действительным явлениям природы: так, например, в день пророка Наума (1 декабря) начинают учить детей, с полным убеждением, что «пророк Наум наведет на ум».
428
Вообще следует заметить, что как скоро проникает в массу народа иностранное слово – оно почти никогда не остается в своей первоначальной форме, простолюдин не только изменяет его соответственно своим грамматическим законам, но и старается между туземными выражениями подыскать такое созвучное, которое бы нагляднее определяло для него смысл иностранного слова; так maraudeur обращается в миродёра, август в густарь и т. д. То же бывает иногда с названиями и словами архаическими, значение которых уже затеряно народом, и потому чувствуется потребность подновить их, осмыслить. В старинных актах, например, упоминается во Владимирском уезде Волосов-Николаевский монастырь, ныне упраздненный; исследователи догадываются, что так назван он потому, что был выстроен на месте древнего чествования Волосу. От этого монастыря сохранилась икона св. Николы Волосовского, и народ для объяснения означенного эпитета создал легенду, что икона эта явилась на дереве – висящею на волосах.
429
«Федул губы надул» = настало ненастье.
430
Есть примета: «Кто женится в мае, тот будет маяться».
431
Иеремия, в простонародном произношении Еремей, Ярема.
432
Святой Ермий.
433
«На Глеба и Бориса за хлеб (т. е. за его уборку) не берися!»
В последовательных превращениях природы, в характеристических признаках и свойствах различных времен года древние племена усматривали не проявление естественных законов, а действие одушевленных сил – благотворных и враждебных, их вечную борьбу между собою, торжество то одной, то другой стороны. Поэтому времена года представлялись нашим предкам не отвлеченными понятиями, но живыми воплощениями стихийных богов и богинь, которые поочередно нисходят с небесных высот на землю и устрояют на ней свое владычество. По указанию старинных пасхалий: «Весна наречется, яко дева украшена красотою и добротою, сияюще чудно и преславне, яко дивитися всем зрящим доброты ея, любима бо и сладка всем… Лето же нарицается муж тих, богат и красен, питая многи человеки и смотря о своем дому, и любя дело прилежно, и без лености восстая заутра до вечера и делая без покоя. Осень подобна жене уже старе и богате и многочадне, овогда дряхлующи и сетующи, овогда же радующися и веселящися, рекше иногда (печальна от) скудости плод земных и глада человеком, а иногда весела сущи, рекше ведрена и обильна плодом всем, и тиха и безмятежна. Зима же подобна жене – мачехе злой и нестройной и нежалостливой, яре и немилостиве; егда милует, но и тогда казнит; егда добра, но и тогда знобит, подобно трясавице, и гладом морит, и мучит грех ради наших». Согласно с этим церковная живопись допускала аллегорические изображения Весны, Лета, Осени и Зимы. Нет сомнения, что подобные изображения заимствованы нашими художниками из античных источников, чрез посредство Византии; но такое заимствование нимало не противоречило народному пониманию, ибо поэтические олицетворения времен года шли из глубокой древности и принадлежали славянам наравне со всеми другими родственными племенами. В Эдде Лето (Sumar, сын Svasudhr’a – от svas – carus, proprius, domesticus, гот. sves, др.-в.-н. suas) и Зима (Vetr, отцом которого был Vindloni или Vindsvalr = der windbringende, windkuhle) представляются одушевленными существами: первое – добрым, дружелюбным, а вторая – злым, жестокосердым. И у немцев, и у славян до сих пор уцелели следы этих образных представлений в народных поговорках и общепринятых оборотах речи: «Der Sommer или der Winter ist vor thur, tritt ein, kehrt ein», у нас: «Весна (Лето, Осень или Зима) на дворе, воротилась, пришла». Лето и Май месяц (Весна) рядятся в зеленые, густолиственные уборы, а Зима надевает на себя белоснежный покров или саван (вследствие сближения ее с богинею Смертию); и Лето, и Зима являются со своими слугами и помощниками: первое – с грозами, буйными ветрами и дождями, последняя – со снегом, инеем, метелями, вьюгами и морозом, которые в древнепоэтических сказаниях олицетворялись сильномогучими богатырями и великанами. Оба они состоят в нескончаемой вражде («Зиме и Лету союзу нету»), преследуют друг друга («Der leide Winder hat den Sumer hin verjaget») и сражаются между собою точно так же, как День сражается с Ночью. Сходные, аналогические черты, подмеченные в сменах дня и ночи, лета и зимы, заставили народную фантазию сближать ежедневную борьбу света и мрака с ежегодною борьбою тепла и холода и повели к постоянному смешению мифов, относящихся к этим разнородным физическим явлениям. Лето отличается ясностью, блеском солнечного света – как белый день; зима же потемняется снежными облаками и туманами и уподобляется ночи. День и весна пробуждают спящую, безмолвную природу и радуют весь мир, а ночь и зима погружают ее в сон (= подобие смерти) и придают ей печальный характер. В нашем областном языке «слетье» употребляется в значении не только летнего времени и урожая, но и вообще удачи, успеха; напротив, слова «неслетье» и «безлетье» означают, во-первых, неурожайное лето и, во-вторых, неудачу, несчастье; поэтому говорят: «Пришло на него безлетье!» – что равносильно выражению: «Пришла на него невзгода!» Прилагательное «веселый» некоторыми лингвистами сближается со словом «весна»; настали для кого светлые, ясные дни = дни радости, веселья; черный день – день печали, несчастия; смотреть сентябрем, отуманиться – быть унылым, печальным. Закликая в марте и апреле месяцах весну, поселяне обращаются к ней как к существу живому, благодатному, творческому:
а) Весна, Весна красная! Приди, Весна, с радостью, С великою милостью: Со льном высокиим, С корнем глубокиим, С хлебами обильными. б) Весна красна! На чем пришла, На чем приехала? На сошечке, На бороночке [434] .434
О Зиме и Осени рассказывают, что они приезжают на пегих кобылах; с половины ноября Зима, по народному поверью, встает на ноги, кует морозы, стелет по рекам мосты и выпускает на белый свет подвластных ей нечистых духов; с 12 декабря она ходит в медвежьей шубе, стучится по крышам избушек, будит баб и заставляет топить печи; идет ли она по полю – за ней следуют вереницами Метели и Вьюги и настойчиво просят дела, идет ли по лесу – сыплет из рукава иней, идет ли по реке – на три аршина кует под своими ногами воду. Более наглядные олицетворения времен года встречаем у белорусов. Весну они называют Ляля, лето – Цеця, осень – Жыцень, зиму – Зюзя. Ляля представляется юною, красивою и стройною девою; существует поговорка: «Пригожая, як Ляля!» В честь ее празднуют накануне Юрьева дня, и праздник этот известен под именем Ляльника. На чистом лугу собираются крестьянские девицы; избравши из своей среды самую красивую подругу, они наряжают ее в белые покровы, перевязывают ей шею, руки и стан свежею зеленью, а на голову надевают венок из весенних цветов: это и есть Ляля. Она садится на дёрн; возле нее ставят разные припасы (хлеб, молоко, масло, творог, сметану, яйца) и кладут зеленые венки; девицы, схватившись за руки, водят вокруг Ляли хоровод, поют обрядовые песни и обращаются к ней с просьбою об урожае:
Дай нам жытцу [435] Да пшаницу, В агародзе, Сенажаце [436] – Ровны гряды, Ровны зряды.Ляля раздает им венки и угощает всех приготовленными яствами. Эти венки и зелень, в которую наряжалась Ляля, сберегают до следующей весны [437] . Цеця – дородная, красивая женщина; в летнюю пору она показывается на полях, убранная зрелыми колосьями, и держит в руках сочные плоды [438] . Жыцень представляется существом малорослым, худощавым, пожилых лет, с суровым выражением лица, с тремя глазами и всклокоченными, косматыми волосами. Он появляется на нивах и огородах, после снятия хлеба и овощей, и осматривает: все ли убрано, как следует в добром хозяйстве. Заприметив много колосьев, не срезанных или оброненных жнецами, он собирает их, связывает в сноп и переносит на участок того хозяина, у которого хлеб убран начисто, с бережливостью; вследствие этого на будущий год там, где Жыцень подобрал колосья, оказывается неурожай, а там, куда перенес он связанный сноп, бывает обильная жатва. Когда Жыцень странствует в виде нищего и при встрече с людьми грозит им пальцем, это служит предвестием всеобщего неурожая и голода в следующем году: «Жыцень з’кабзой (с нищенской сумою) – голод на двор!» Во время осенних посевов он незримо присутствует на полях и утаптывает в землю разбросанные зерна, чтобы ни одно не пропало даром. Судя по этим данным, Жыцень принадлежит, собственно, к породе эльфических духов, блуждающих по нивам и помогающих росту и зрению хлебных злаков; белорусы сочетали с ним представление осени, так как к этому времени года относится окончательная уборка и умолот снопов, и посев озимого хлеба. Имя Жыцень есть производное от слова «жито» (рожь), что подкрепляется и народными поговорками: «Жыцень хлеба дав», «Барджей на Жытня, кали в засеке хлеба не прытне» [439] . Зюзя – старик небольшого роста, с белыми что снег волосами и длинною седою бородою, ходит босой, с непокрытою головою, в теплой белой одежде и носит в руках железную булаву. Большую часть зимы проводит он в лесу, но иногда заходит и в деревню, предвещая своим появлением жестокую стужу. Чтоб умилостивить Зюзю, белорусы накануне Нового года откладывают несколько ложек кутьи в особую миску и оставляют ее на ночь на столе, чтобы Зюзя пришел «кутьи паесьци» и не вредил бы морозами нивам и домашним животным: «Зюзя на дворе – куцья на столе». Подобно тому в других местностях России существует у крестьян обычай приглашать Мороз на кутью и на кисель. Когда Зюзя гневается на людей, он ударяет своей булавою в какой-нибудь пень, и тотчас же трескаются стены домов и самая земля; «трескучие» морозы приписываются его ударам: «Зюзя стукиняе, людей ущувае» (стращает). Происхождение имен Ляля, Цеця и Зюзя остается необъясненным; каждое из них образовалось чрез удвоение коренного слога и все равно уцелели в детском языке: «ляля» и «цаца» (малорус. «цяця») употребляются как ласкательные названия ребенка (в смысле «милый, пригожий, умница»), а также для означения игрушки, «зюзя» употребляется в замену слова «холодно»: «Не ходи на двор, там зюзя!». Белор. «зюзець» – мерзнуть, цепенеть от холода [440] . Вместо олицетворенных времен года в славянских сказках нередко выводятся действующими лицами Месяцы как двенадцать братьев, восседающих на стеклянной горе, т. е. на небе, вокруг пылающего костра = солнца. Костер этот горит то сильнее (в летнюю пору), то слабее (зимою), смотря по тому, какой из Месяцев берет в свои руки правительственный жезл. Весенние Месяцы изображаются цветущими юношами, летние – достигшими полного развития сил мужами, осенние – пожилыми, стареющими братьями, а зимние – седовласыми старцами. Подобное же олицетворение месяцев встречаем и в итальянской сказке, но обстановка ее уже значительно подновлена: с горы-неба сцена переносится в гостиницу. Было два брата – богатый и бедный. Бедный, оставленный без помощи богатым братом, пошел искать счастия; на пути остановился он в одной гостинице, в которой грелись у огня двенадцать мужей, и подсел к ним, дрожа от холода. Один из двенадцати незнакомцев, мрачный и суровый по виду, спросил пришельца: «Что ты думаешь о теперешнем времени года?» – «Что думаю? – отвечал этот, – я убежден, что все месяцы года исполняют свое дело, но мы, сами не зная, чего нам желается, хотим давать законы небу и не рассуждаем о том, что нам полезно или вредно; когда бывает ветрено и дождь идет – мы желаем жаров, а в августе просим туч, нисколько не думая, что от этого могут погибнуть жатвы». – «Ты рассуждаешь как Соломон; но нельзя же не признать, что настоящий месяц март своим холодом, дождем, снегом, ветрами и туманами причиняет нам много печали». – «Ты говоришь только о неприятных качествах этого месяца, – отвечал бедняк, – а не говоришь о той пользе, какую приносит он, приводя с собою весну». Незнакомец с радостью выслушал такой ответ, ибо это был сам месяц Март с одиннадцатью своими братьями, и подарил благоразумному гостю ящичек, в котором можно найти все, чего только пожелаешь. Бедняк взял подарок, возвратился домой и вскоре так разжился, что богатый брат его почувствовал всю горечь зависти и немедленно собрался в путь. Он зашел в ту же гостиницу, но в разговоре с месяцем Мартом разбранил погоду и его самого послал к черту. Месяц Март подарил ему молотильный цеп: «Всякий раз, как пожелаешь чего, скажи только: “Цеп! Дай мне сотню”». При первой же просьбе цеп осыпал ударами неосторожного искателя приключений. Таким образом, по свидетельству сказки, месяц Март обладает и чудесным ящичком (= то же, что скатерть-самобранка), и дубинкою-самобоем.
435
Жита.
436
На покосе.
437
Румыны чествуют особым празднеством Лелю и смешивают ей в своих песнях с Пресв. Девою; холостые парни и девицы обращаются к Леле с просьбою послать им ровню (устроить ровный брак). Очевидно, Ляля (Леля) – то же, что древняя Лада, богиня весеннего плодородия и любви.
438
Поговорка: «Маракав на Цецю, а трафив на псецю!» = метил (жених) на красавицу, попал на безобразную.
439
Тотчас на Жытня (сваливают беду), если не окажется в амбаре хлеба.
440
В одной из валахских сказок Весна является как богиня, наказующая злую мачеху.