Нечисти

Санчес О.

И каждый новый противник становился все опаснее, сильнее, свирепее… Долгое время Мурману вспоминалось, что он, наверное, полжизни, не зная отдыха, сна и еды, бился против этих тварей, пока не понял, что умирает, обессиленный и обескровленный. И только тогда вожак-хозяин сообразил, догадался прийти на помощь: разогнал чудовищ, зализал… нет, непонятным образом вдруг сделал так, чтобы раны не болели и вообще исчезли, а самое главное – повел кормить в лес. Но на этот раз места были знакомые, охотничьи; рядом, откуда ни возьмись, возник огромный лось, которому хватило одного удара в горло… Мурман ел и ел, сначала все подряд, потом кусочки пожирнее, потом опять все подряд, пока на поляне не остались раздробленные в узкое крошево кости, четыре копыта и два раскидистых рога. Как этот лось уместился в Мурмана, пес не понял, да и вовсе над этим не задумывался, а только он чуял, что непостижимым способом переполненный живот его вдруг пустел, но не задаром: взамен в голове и вдоль хребта разливалась дополнительная мощь, да непростая, а как у вожака-хозяина (ее запах Мурман различал очень даже внятно), с которой очень удобно и радостно жить. Вожак-хозяин расположился неподалеку и все это время сидел неподвижно, подогнув под себя ноги, к нему лицом и негромко подвывал с закрытыми глазами. Ему-то можно, а вот если бы Мурман попытался запеть, пинков было бы не сосчитать…

Вожак-хозяин тянул и тянул одну и ту же ноту, а все вокруг него ледяной коркой покрылось, на плечи и на голову ему снег выпал. А нигде больше нет снега, все вокруг летом еще пахнет. И Мурману не холодно, наоборот – горячая, обжигающая сила в него так и хлещет… И опять вдруг рядом оказался толстенный кабан-секач, с красными яростными глазенками, и он тоже, как и лось, совсем не умел драться, – Мурман и его объел по самые клыки. «Ну что, жопа, наелся наконец?» – спросил его тогда вожак-хозяин… Мурман похрумтел остатками костей, разгрызенных в щепки, – щепки те густо, как после сплошной вырубки, усеяли заиндевевшую полянку под ним, лизнул для очистки совести красно-бурые пятна на траве-тимофеевке и понял: да, насытился. Какой же все-таки вожак-хозяин бывает хороший и добрый, почаще бы так… А когда они вернулись домой, Мурман по приметам и запахам понял, что прошло всего четыре дня с тех пор, как они с вожаком-хозяином попали в засаду в неведомом месте, где бесчисленные твари нападали в очередь и чуть было не выпили из Мурмана всю его силу…

Каждого комочка вновь прибывающей пищи хватало практически на один укус, но пища эта не кончалась, и счастливый Мурман, распробовав и поверив, наконец разожмурился и осмелился взглянуть – как оно выглядит, нечаянное счастье?

Этих маленьких зверьков он знал, люди называли их крысами. Да, крысами. И сразу же глаза и уши Мурмана наполнились впечатлениями: сколько их вокруг! И они не убегают от него, не прячутся трусливо по щелям да норам, а наоборот, к нему бегут! А пищат-то… Как и отчего так получилось – Мурман не знал, но ему было не до размышлений: хозяин никогда не морил его голодом нарочно, однако жизненный опыт научил Мурмана сокровенной мудрости: жри, пока дают, много дали – впрок ешь, кончится – не выпросишь ничего, кроме как сапогом по копчику. И Мурман принялся за дело всерьез: он аккуратно, чтобы никого не спугнуть, начал перебирать лапами в сторону одного из проемов, где ручеек выбегающих зверьков был погуще, встал спиной к стене, растопырил лапы пошире – и только знай успевай глотать! Хрум – глоток, хрум – глоток… Бывало, что Мурман глотал мелких животных не перекусывая, живьем, но это не так вкусно, а некоторые еще и шевелятся… Крысиная кровь понравилась псу: кисленькая и очень мягкого, нежного вкуса. А они не кончаются! Да, крысы как крысы, но были и особенности: Мурман четко различал, что крысиные шкурки были скорее белыми, нежели серыми, и не глазки-бусинки у них, а большие такие белые горошины, а у некоторых, которые покрупнее – глаза с (красноватым. Прим. авт.) отливом, как будто подсвечивают. И у них, которые яркоглазы, кровь немножко другая, пожалуй что повкуснее.

Первый невыносимый, заставляющий забыть обо всем, приступ голода отступил не сразу: Мурман жрал так долго, что даже спина затекла от неподвижности… Но все-таки он сошел, этот приступ; пищи было по-прежнему много, и пес начал есть с перебором: в первую очередь тех, кто покрупнее и повкуснее, тем более что у них глаза как приманка, издалека видно. Увидел – прыгнул, увидел – прыгнул. И еще несколько сот «хрумков», и еще… Сила радостными потоками бежала вдоль позвоночника, впитывалась почти без следа, словно в пересохшее русло, и снова прибывала, волна за волной, глоток за глотком…

Мурман радовался. До той, волшебной сытости, чтобы от пуза, было еще далеко, но пес вдруг почувствовал, что ему не худо бы передохнуть, поспать обычным собачьим сном, свернувшись в клубок, мордой в лапы… Сколько он не спал?.. А до этого справить нужду…

Мурман отбежал подальше, в пустынный угол, окропил стенку, потом противоположную, потом сделал кучу – обычных, не под стать проявленному аппетиту, размеров… Все это время крысы следовали за ним, пищали, прыгали на него… Мурман понимал, что они прыгают совсем не для того, чтобы раньше других попасть к нему в желудок, а скорее наоборот – нападают, пытаются укусить… А кусать-то им и нечем – пастешки ма-а-аленькие… Но и на полу перед такими не поспишь, писком да щекоткой весь сон испортят и отобьют. Мурман потянул носом, побегал взад-вперед, выкусывая из крысиного шлейфа, стелющегося следом, особей покрупнее и покрасноглазее… На одной из стен он увидел то, что искал: выступ, достаточно широкий, чтобы на нем улечься. Высота – в полпрыжка. Мурман прыгнул. А пыль какая! Мурман чихнул раз, и другой, и третий… Делать нечего, место получше лень искать. Пес чихнул еще разик, зевнул, неуклюже потоптался на неровном карнизе и лег со счастливым вздохом. Спать.

Разбудил его писк. Мурман потянулся, подскуливая, открыл глаза… и ничего не увидел, тьма вокруг! Но подоспели чуть припоздавшие спросонок воспоминания, Мурман поборол растерянность, сообразил, настроился, и зрение вернулось к нему, а испуг исчез: мрак обернулся прозрачным серым маревом – он в пещере, где много вкусных крыс. И пора позавтракать. Мурман глянул вниз и удивился: оказывается, крысы не разбежались, а скопились внизу, под карнизом и шевелятся… Он высунул язык, всмотрелся: они даже сбились в кучу и образовали целый холм, а с него самые верхние крысы подпрыгивают, до него хотят достать. Очень смешно.

Мурман встряхнулся, укрепился поудобнее лапами и, что было мочи, подпрыгнул свечой вверх и чуть вперед, с таким расчетом, чтобы и карниз боками не задеть на обратном пути, и крысиную кучу не перелететь. Прыгнул он великолепно, почти на пределе возможностей, до потолка не достал изрядно, очень уж высоки были пещерные своды, зато вниз угодил как надо, в самый центр крысиного писка. Словно гигантский молот шарахнул по живому холму – Мурман пробил крысиную толщу почти до каменного пола; по сторонам, словно от взрыва гранаты, полетели ошметки, кровавые брызги и невредимые, визжащие на лету зверьки. Мурман съел одну раздавленную крысу, а дальше спривередничал, переключился на живую плоть, куда более вкусную и увлекательную. Внезапно его озарила великолепная идея: он махнул обратно на карниз, уселся, свесив вниз язык из раззявленного рта, и стал ждать. И действительно, крысы не подвели: они вновь стали составлять из себя гору, не обращая внимания на то, что основание этого холма – сплошь размазанные по полу ошметки их невезучих сородичей. Мурману хватило терпения примерно часа на полтора; за это время к импровизированному ристалищу, как к месту сбора, непрерывно подходили подкрепления, и вновь образовался живой холм из крысиных тел, пусть не такой высокий, как первый, но тоже внушительных размеров. Мурман повторил свой трюк: прицелился, подпрыгнул и грянулся вниз. Чтобы удар получился

внушительнее, Мурман поджал лапы в прыжке, сгруппировался и упал спиной, выгнув ее до отказа. Получилось не хуже, чем в первый раз, пожалуй что и лучше: он пробил эту кучу-малу насквозь и даже поскользнулся в луже крови на полу, когда переворачивался со спины на лапы. Но добыча – дело зыбкое: сейчас она перед тобой, а зазевался – вот уже и нет ее, сбежала. Поэтому Мурман решил игры отложить на потом, а пока до упора воспользоваться привалившей к нему удачей. Сила прибывала в нем медленно, но она росла, а не убавлялась; а чтобы поток ее не иссякал – ничего и делать-то не нужно, только есть. А яркоглазых зверьков стало больше, и сила от них гуще получается… По мере насыщения Мурман решил внести некоторое разнообразие в свое времяпрепровождение: хорошее настроение, новые силы, вкусная еда подталкивали к движению, к веселью, к играм. Он стал носиться по громадному пространству, не придерживаясь при этом никакой ясной цели: захотел – вперед помчался, захотел – по кругу, вдоль стен, не забегая далеко в боковые пещеры, потому что крысы появлялись именно оттуда и сами скапливались здесь, в зале. Мурман намечал себе крысу покрупнее, разгонялся и старался сцапать именно ее, на полном ходу, не притормаживая. А можно попробовать есть только головы… и Мурман пробовал, а то вдруг принимался подпрыгивать и падать со всего маху туда, где было крыс погуще… Ни по свету, ни по запаху невозможно было определить ход времени в пещере, но Мурман вдруг осознал для себя некоторые вещи, важные и не очень… Первое – он играет очень долго: зал огромен, а куда бы ни ступили его лапы – все теперь в крови, всюду лежат растерзанные, задавленные и раздавленные им крысы… А живых стало явно меньше, и они уже не бросаются на него так яростно, а больше жмутся вдоль стен… И он, похоже, набрал сытость по самую собачью макушку, не хуже, чем тогда с вожаком-хозяином. Нет, даже получше, потому что тогда он был еще совсем юн и слаб, и для силы у него была куда меньшая вместительность, а сегодня все просто здорово… Теперь можно и… А что он здесь делает, ведь он что-то должен?.. Он должен искать Леху, своего обожаемого друга, теперь вожака-хозяина… Раз он уже здоров и силен, значит, надо отсюда уходить. Здесь что-то опасное поблизости. Очень опасное. Оно приближается. Страх и ярость вздыбили ему шерсть от остатков хвоста к холке, Мурман оскалился молча и прыгнул к стене поближе, чтобы спина или бок были прикрыты, если вдруг нападать будут с разных сторон. Крысы из-под него бросились врассыпную, одну из них Мурман успел схватить и сожрать целиком, не раскусывая, но уже не с голоду, а от волнения… Он чувствовал: вон из той пещеры, вот-вот… Это был отряд чудовищ: они мчались стремительно, сначала по два в ряд, и по мере приближения рассыпаясь в полукруг. Это тоже были крысы, но невероятных размеров, каждая – немногим меньше Мурмана. Было их тринадцать, у всех белые шкуры, выпученные глаза, огромные, словно яблоки, и светящиеся, острые клыки… Эти уже умели кусаться по-настоящему – Мурману одновременно обожгло ухо, левую переднюю лапу и хвост… А все же они были слабоваты против него: Мурман сменил место, переместился к другой стене, а пять крыс из тринадцати остались на месте, только у одной, с перекушенной спиной, дергались еще лапы, остальные валялись смирно. Мурман осмелел и сам бросился в атаку, он уже понял, как с ними драться. Крысы бились яростно, но это им не помогло, каждой хватило не больше чем по три удара. А если цапнуть за горло – одного рывка достаточно. У них очень сильная кровь, вот кого сначала бы съесть… Мурман облизнулся. Мелкие крысы тоже попытались было присоединиться к атаке своих больших собратьев-чудовищ, но теперь опять они по сторонам жмутся. А эти, которые большие, все убиты, ни одна не пропущена… А тревога не проходит, только сильнее становится. Что-то опасное здесь. Оно по-прежнему неподалеку… Вот оно идет!

Далеко впереди, в противоположной стене огромного зала, зажглась багровая точка и размазалась в широченную дыру. Воздух враз наполнился холодной сыростью и затрещал, там и сям из ниоткуда в пол начали выстреливать маленькие молнии, одна из них попала в крысу и убила зверька на месте. Шерсть на Мурмане заискрила, но пес встряхнулся от ушей к хвосту и обратно, и неприятное покалывание в коже прекратилось. Он неотрывно смотрел в клубы серого тумана, повалившего из багровой дыры, – сердце требовало драки, но голова осторожничала: на него шла нешуточная сила, он чуял ее. После гибели старого вожака-хозяина Мурман по-настоящему уже никого на свете не боялся, недавним опытом своим помнил, что и он может стать добычей… Ооооууууу!

Чудовище выступило из тумана и вперевалку, не торопясь, зашагало к Мурману. Это, наверное, тоже была крыса, но уж очень непростая: она двигалась на задних лапах, гигантская, если и поменьше вожака-хозяина, то совсем ненамного, такая же широкая, с длинным толстым хвостом, с бурой шерстью вокруг белого живота, в передних коротких лапах у нее какая-то палка. И… три громадные крысиные морды на толстой утроенной шее… У средней, самой большой головы, между ушами торчал отвратительный с наплывами нарост, нечто вроде осиного гнезда, с двумя парами рогов по бокам.

Мурман нацелился, взвился в убийственном прыжке, но уже в полете поменял траекторию, грянулся на скользкий от крови каменный пол и кубарем покатился по нему, пока не врезался в стену. Оказалось, что трехглавый крыс (Мурман почему-то успел заметить его «мужские» признаки) умело управляется дубиной, явно волшебной, если верить ощущениям, и короткие лапы ему в этом умении не помеха. Мурман, скуля, перевалился было на лапы, передние вроде как подломились… Прыжок – но хитрость не удалась, крыс был начеку: следующий удар пришелся прямо по морде. Он, удар этот, конечно же был полегче, чем те, что он получил во время битвы у воздушного шара от «багрового» чудища в человеческом облике, но все равно было очень больно, даже в глазах почернело, как больно!

Мурман, не поворачиваясь спиной к врагу, стал отступать, запрыгал, как лягушка, влево-вправо-назад. Мелкая дрянь вновь стала пищать под животом, но Мурман давил их не глядя и только тех, что сами попадались под лапы. Крыс наступал, и Мурман с тревогой углядел, как светящиеся глаза его, все три пары, разгорелись еще больше и как длинные острые искры посыпались с его волшебной палки…

Делать нечего, Мурман бросился вперед, взглядом, всеми мышцами, даже мыслями показывая, что собирается вцепиться в ногу… лишь бы только добраться до лап, сжимающих палку… Следующий удар отшвырнул его шагов на двадцать, и в этот раз лапы действительно отказались слушаться, Мурман попытался вскочить и ткнулся носом в крысиную тушку на полу. Надо встать и очень быстро, быстро… Лапы дрожали, но Мурман встал. Внезапная боль пробила его насквозь: казалось, что даже когти и шерсть корчатся в судорогах, весь он, с головы до пят был в злых кусачих искрах, хотелось закрыть глаза, упасть на пол, прижаться к нему потеснее… и тоже стать камнем. О, это было бы не так уж и плохо… Мурман почувствовал, что все частички его тела наливаются каменным покоем и что пора спать… нет, он не должен спать… пока не найдет Леху… а если он заснет, то его съедят и он уже никого никогда не увидит…