Нечисти
Шрифт:
Леха крикнул на выдохе и выдул замечательный пузырь, переливающийся всеми цветами радуги. Имя тебе – Радость, пузырь! Слова вылетали изо рта у Лехи такими же разноцветными, искрящимися пузырьками, только много меньшими, чем первый, который был Радость. Однако никого из окружающих это не изумило, что в свою очередь удивило Леху. Вечер чудес, да? Кружку он собирался поставить на место… А то зазналась у него в руке. Приструню тебя, кружка! Если они не удивляются, следовательно – его крыша едет. Логично, поскольку кислота была марочной, а значит – не фальшивой. Но – прочь голые руки, надо выдуть еще одну замечательную заключительную отрезвляющую серию пузырьков… Щас!
Леха
БЫТЬ ПО-МОЕМУ!
И словно бы только освещение в зале чуточку изменилось… и больше ничего. Нет же! Еще как изменилось!
Эйфорический морок соскочил с Лехи, но не весь, – и не исчез без следа, а развернулся окрест, захватив все здание, включая полуоткрытые террасы наверху и трактир «Малинка», который был типа филиал по отношению к «Денежкам медовым» и имел отдельный вход с противоположной стороны здания.
Леха постиг! О, да, он все еще под остатками этого подлого воздействия, но они уже не властны над ним, они как легчайшая тюлевая занавесочка между ним и скучными суетливыми буднями: дунь – и исчезнет! Леха дунул, веселое мерцание осталось на месте, а изо рта длиннющей гирляндой выскочили хохочущие мыльные пузыри. Хохот и радостный визг вокруг подтвердили: морок стал всеобщим. Пляшущие соседи протягивали руки, тыкали пальцами – в пять секунд от пузырей и следа не осталось.
– Прикольно, пиплы? – вскричал Леха, рот до ушей, руки воздеты над толпой, как у проповедника… – И опять изо рта вырвалась колонна ярко-прозрачных пузырей… Леху это даже слегка достало: он повел рукой у самого рта, оборвав – ухватил гирлянду за кончик и отбросил в сторону. Пузырьки с веселым щебетом разлетелись в разные стороны и попрятались среди танцующих. Что это у него на руке? А, с-садины на костяшках… Леха уверенно дунул, словно бы ему не впервой, струя холодного зеленого пламени охватила на секунду кулак и предплечье… Вы здоровы, юноша… Вот чудеса!
– Прикольно!.. Круто!.. Давай, Змей Горыныч!.. Ура!.. Здорово!..
– Все это – ваше теперь!!!..
А где мой сок? И вообще у меня рот, а не пиротехническая лавка.
И пузыри послушались Леху, перестали вылетать из его рта, но зато над всем залом вспыхнул необычайный фейерверк…
Люди смеялись, орали несусветное, мычали, и каждый звук рождал… нет, не пузыри, как у Лехи, но мелкие яркие летучие объекты, в которых можно было опознать шарики, буковки, особенно «о», «я» и «у», звездочки, цветочки, циферки, октаэдры, конфетти…
Стол был уже просто стол, а не вертлявая спина с горбом на неуверенных ножках… Музыканты на сцене безумствовали со всеми вместе, им было не до инструментов, но никто и не замечал отсутствия музыки… И отсутствия не было… Все было музыкой в этом зале (как, вероятно, повсюду в клубе) – смех, воздух, табачный сумрак. Люди прыгали, танцевали, и каждый попадал в такт своим ощущениям…
Литровая коробка опустела. Что это так стесняет… Дубинка. А вот мы тебя модернизируем… Один хлопок ладонью по карману – и дубинка сплющилась в мягкий листок. Леха хохотнул вдруг, подпрыгнул и замер в воздухе на полсекунды дольше положенного… Во – нагородил огород!.. Леха мысленно проговорил заклинание, понял, что ошибся словом, и невероятно возросшим чутьем определил последствия ошибки: все словили его «торч», а он сам…
А он сам находится под воздействием ровно в той мере, чтобы понимать настроения околдованных, не больше.
Кроме
Кроме того, они, искаженные и подморочные, разбудили Лехины колдовские силы. Ненадолго, до утра, вероятно, и в том же пространстве (по крайней мере, Леха не чувствовал эту силу неотъемлемой частью себя самого – как руку, скажем, или как гортань, – скорее как перчатки на руках).
Кроме того, Леха подцепил «пошуть».
Ум его, словно бы в компенсацию от перенесенного замешательства-помешательства, резал события точно и остро: да, ему хочется «балаганить» и чудить, но он реально осознает искусственность, «интервентность» этих хотений. Он трезв, но на эмоциональном уровне не шибко-то адекватен. Пошуть. Бабушка успела ему нарассказать всякое разное, что к добру, а больше к худу встречается на колдовском пути. Часто, во время ошибок в колдовстве (а может, и в волшебстве, кто знает?), особенно если колдующий неопытен или дряхл либо нечисть невысокого полета, на него нападает так называемая «пошуть», колдовская «измена»: соблазн шалить, шутить, озоровать, проказничать колдовскими же приемами. Чаще всего именно из-за этого «попавший» обнаруживает себя перед людьми, перед вражеской нечистью. Чем ниже ранг колдующего – тем больше власти имеет над ним пошуть. Чем круче, чем сильнее колдун, тем легче ему держать пошуть под контролем своего ума. В этом смысле, как бабушка рассказывала, в деревне Черной местные долго и неоднократно ошибались на свою голову в сторону дяди Пети, который, по крайней мере внешне, словно бы не просыхая под пошутью ходил, – в оценке его сил и здоровья ошибались. Дядя Петя, его отец, был пришлый, не коренной, при Елизавете Петровне Романовой объявился в Черной да так там и застрял… Местным никак не выковырнуть его оттуда было, а позже и притерпелись…
Пошуть – так пошуть. Леха оттолкнулся, плавным и сильным кувырком подлетел прямо к сцене. О! О, наконец-то я умею наяву! Леха сразу же узнал ощущение полета, он столько раз испытывал это счастье во сне и столько же раз разочарованно просыпался. Нет уж, теперь, но не сейчас, конечно, попозже – но он вдоволь налетается. И-и-их-ха-а!!! Есть такое мягкое слово: блаженство!
«Я – музыкант!» – Торжествующий голос его накрыл на мгновение все остальные звуки, проросшие в зале. С ним никто не спорил, напротив – приветственно замахали руками, затрясли улыбками, осыпали фонтанами летучих сверкающих слов:
– Играй! Ура! Играй нам! Йо-о-о!
– Хорошо, сыграю! Я – Леха!
– Вау!.. Леха!.. Ваяй!.. Пой!.. Жми, Леха!..
Ну дурачок… Ой, дурачок… Что же я делаю, на каком, интересно, инструменте я музыкант?
Леха огляделся смущенно. А, все одно пропадать в позоре, закошу под Бенни Гудмена! «Как тебя… эй, кларнет, ну-ка, цыпа-цып сюда! Гули-гули-гули…» – Леха выставил руку по направлению к стойке, над которой были укреплены футляры с настоящими музыкальными инструментами, засучил тремя пальцами…
Кларнет курлыкнул неуверенно, заерзал в футляре – крепления лопнули – и черной с серебром змейкой мелькнул, резко ударился в Лехины пальцы, но Леха успел подхватить его, не дал благородному инструменту упасть в грязь лицом… Н-нуте-с, и куда прикажете вас целовать, млстивый гсдарь?
Леха набрал полную грудь густого темного воздуха, нажал наугад на кнопки-рычажки и дунул что есть мочи: какой странный звук – сильный, звонкий, чистый! Похожий на ощущение полета! Но это еще не музыка… Звук висел над потолком и, вырвавшись наконец после многолетнего заточения на свободу, не хотел исчезать, возвращаться в опостылевшее узилище.