Нечто в лодке по ту сторону озера...
Шрифт:
В этом я шел против государства, так как государству нужны были просто послушные рабы. Государству нужно было, чтобы люди просто безропотно исполняли его волю, не задумываясь ни о причинах, ни о последствиях. Когда по каким-то соображениям такая политика становилась не выгодной — государство создавало иллюзию свободы, ослабляя некоторые реакции связи своей власти, и тогда государство начинало говорить о демократии. Оно периодически ужесточало и ослабляло свой контроль за человеческим сознанием, тоже пытаясь найти некоторый баланс, выгодный в каждой конкретной ситуации и временном контексте. Все разговоры об устроении демократического общества — всегда были лишь очередной разводкой. На примере США видно, что это такая же идеология, как и коммунизм в свое время в СССР — за громкими высокопарными словами и за теми понятиями, истинный смысл которых уже давно потерялся, скрывалась тирания.
Как человек, пытающийся оказать влияние на этот мир, я видел, как работает государство и как оно формирует свои, нужные ему, принципы
13.
В этом мире можно пострадать по трем причинам. Можно пострадать за правду — приняв правильное решение и объявив войну с несправедливостью. Можно пострадать по случайности — просто потому что, ну, вот как-то вот так получилось, а ты рядом оказался. А можно пострадать за зло, которое ты сам когда-то совершил. Причем, страдая за правду, ты всегда будешь осознавать, что тебе в действительности нечего стыдиться,
Осознание несправедливости причиняет боль — производит в душе резонанс. Это как рефлекс — отчасти безусловный, отчасти — выработанный. Многие люди утверждают, что справедливости, как таковой не существует. Но — во-первых, мы уже о ней говорим, а во-вторых, — осознание отсутствия несправедливости всегда будет причинять человеку боль, а боль — наиболее значимая сущность во вселенной и, как известно, самый верный способ заставить человека что-то делать. Ты поймешь, насколько реальна справедливость, когда кто-то потребует от тебя ее восстановления.
Мне никогда не было сильно жалко женщин, которые решились пойти на аборт — и в результате как-то так получилось, что им удалили матку. Не хочешь иметь ребенка — не будешь иметь его. Конечно, я всегда понимал, что ситуации в жизни бывают разные — в том числе и очень сложные, бывают и изнасилования, и невозможность выносить плод, и вероятность смерти матери при родах, и даже внематочная беременность. И в каждой ситуации необходимо действовать по-разному. Но есть одна истина: чем проще твоя жизненная ситуация, тем сложнее тебе будет оправдаться потом за принятое тобой решение. А одной из основ греха всегда была неизменная мерзкая черта человеческой сущности — попытка построить свое счастье за счет другой жизни.
Безусловно, человек часто страдает и от принятия казалось бы правильных решений. И даже поступая благородно и в соответствии с понятиями справедливости — терпит потом от этого зло. Но все же это лучше, чем пострадать за неправильный поступок. Потому что страдание за преступление — это есть возмездие, это наказание и это то, как должно быть, и здесь нет места жалости или сочувствию. А страдание за правду — это то, чего быть не должно, и рано или поздно за это придет компенсация. И, как в залог этой компенсации, на земле всегда остается чувство горечи и обиды — чтобы никто никогда не смог забыть того, что где-то здесь произошла ошибка, где-то здесь произошла несправедливость — и когда-нибудь ангел, а возможно, и Сам Бог спустится на землю и исправит эту ошибку. И не утихающая боль и резонанс в душе, который производит осознание несправедливости — нужны всего лишь для того, чтобы ангел смог найти дорогу.
Мы со Славой сидели вечером на скамейке в каком-то сквере, и тихо-мирно, никого не трогая, обсуждали боевые действия, недавно начавшиеся и уже успевшие закончиться на Северном Кавказе. Маленькая страна, власть в которой, аккуратно была установлена супер-пупер-мупер мировой державой США, решила вернуть себе назад территорию, жители которой по определенным соображениям некогда отделились от этой маленькой страны и установили свое собственное управление. По крайней мере, так нам преподносили эту историю средства массовой информации. У меня не было своего мнения на этот счет, так как я был слишком далеко и реально не знал, что там на этом Кавказе происходило. Тем более я не знал, что происходило в кабинетах глав государств и министров, и какая реально ведется политика. Очевидно, что Россия, имея во всем этом какие-то свои интересы, не хотела позволить маленькой стране, вернуть назад себе эту территорию, видимо, у России были на нее какие-то свои планы. Начался конфликт интересов. Средствами массовой информации это преподносилось, как стремление США подобраться поближе к российским границам, используя для этого в качестве предлога интеграцию на Кавказе. Я действительно не брался судить о том, что же происходило на этом Северном Кавказе и у кого какие были интересы. Я не доверял СМИ и тем более тому, что говорили политики, но по каким-то причинам я больше склонялся к той точке зрения, которая преобладала в нашей стране, хотя опять же, к суждению обо всех этих событиях подходил с большой осторожностью. Я знал, что политика редко бывает чистой, и что все правители, ища какой-то собственной выгоды, всегда готовы поступиться жизнями сотен и тысяч… и даже миллионов своих людей.
Я сидел на скамейке в согнувшемся положении, с засунутыми в карманы куртки руками, и тупо смотрел прямо перед собой в одну точку, не имея при этом особого желания отражать что-либо, что происходило вокруг меня в радиусе дальше, чем на пару метров.
— Реально, не закончилась бы щас эта война — свалить бы на нее, отвлечься хоть от всего этого дерьма, от всех этих проблем, которые здесь, — произнес я.
— Думаешь, там всякого дерьма меньше? — ответил Слава после некоторой паузы.