Неделя — и ты моя
Шрифт:
— Да не бойся ты, не съем я тебя.
Затем взгляд поднялся выше и не отметил для себя ничего особенного, что, в целом, и не удивительно. Глафира представляла собой самую обычную и ничем не примечательную девушку: русые с серым оттенком волосы, круглое личико, поджатые от смущения полные губы. Зато карие глаза лучились добротой, что и отметила про себя Карина.
— Я так понимаю, ты знаешь, что со мной было, — сине-серые глаза, практически не моргая, безотрывно смотрели в трепещущие карие. — Расскажешь?
Это был скорее приказ, нежели вопрос. Глафира робко взглянула
В конце концов, Карине надоела игра в молчанку, поэтому она, улыбаясь лишь уголками губ, спокойно произнесла:
— Тебе я, видимо, многим обязана, раз ты сидишь здесь. Или я потеряла память и не помню всего?
— Память? Нет, не теряла… — дрогнувшим голосом ответила девушка.
— Что же, из тебя все клещами вытаскивать надо? — беззлобно произнесла Карина. — Повторяю: не съем я никого. Ты расскажешь мне, наконец, что со мной было? Какое сегодня число, месяц, год? К великому вашему сожалению, вы с мужиком этим так тихо говорили, что разбудили меня. Поняла я, конечно, не все, но слово «кома» я все-таки слышала… и слышала то, что меня все кинули. Кроме тебя. Кто ты?
— Глафира. Медсестра…
— Я тебя раньше знала?
— Нет…
— Хм… — только и произнесла девушка, а затем отвела взгляд в сторону окна.
— Тебе некуда идти, но, если хочешь, поживи пока у меня, а потом…
— А потом я умру, — закончила за Глафиру Карина. — Оно тебе надо? — сине-серые глаза оторвались от созерцания осенней картины, нарисованной за окном матерью-природой. — Ты же меня даже не знаешь. Опрометчиво с твоей стороны. Может, и правда было бы лучше для всех, если бы я сдохла.
— Не говори так! — внезапно вскричала Глафира и поспешно схватила девушку за руку, чуть дрогнувшую от неожиданного крика.
— О, так ты, оказывается, не только шептать умеешь, — произнесла Карина, освобождая свою руку из ослабевших ладоней девушки. — Что же, если мне и правда остался месяц… впрочем, подожду я того момента, когда ты сможешь рассказать мне все. Только прежде все равно ответь мне на вопрос: год сейчас…
— Две тысячи двенадцатый.
— Три года прошло, — чуть сипло произнесла Карина, но затем в ее голос вновь вернулись нотки безразличия. — А… парень? Сюда приходил парень по имени Арсений?
Судя по выражению лица Карины, она надеялась услышать положительный ответ, хотя старательно скрывала все эмоции.
— Два года назад, но…
— У него сейчас девушка, если я не ослышалась. Мужик этот… тихий, — девушка поморщилась, — говорил что-то такое.
— Да, наверное…
Карина ничего не ответила, лишь вновь повернула голову в сторону окна, однако глаза смотрели дальше желтых деревьев и мокрой улицы. Они смотрели дальше неба, рассекали его на две половины.
В палате повисло грузное молчание, которое вот-вот грозилось взорваться в голове у Глафиры, но тут Карина вновь подала голос.
— С-сука… — сквозь стиснутые зубы еле слышно выдавила девушка.
— Что, прости?
— Ничего. Кажется, я знаю, как я проведу этот месяц…
========== Глава 2. Начало ==========
Промозглый воздух был до отвращения пакостным
Раньше, три года назад, Карина ненавидела такую погоду и говорила, что дождь должен быть таким, чтобы ради него можно было зонтик открыть, либо дождя уж тогда совсем быть не должно, а моросящий дождь — редкостная природная гадость. Но сейчас синеглазой девушке было абсолютно все равно: гроза, морось, несусветная жара, снегопад, вулканический пепел, цунами. Ей все равно, как сказал врач, в лучшем случае, остался месяц на этой бренной земле, поэтому нужно молча принять этот факт, а не жаловаться на погоду, и так минуты безвозвратно исчезают.
Карина шла медленным, но уверенным шагом, и спокойно смотрела вперед. Вот только спокойствие это было какое-то недоброе. Так смотрит человек, который обдумывает что-то нехорошее, а уверенность в шагах только говорит о том, что это «что-то» уж точно произойдет. На лице была явно обозначена отрешенность от внешнего мира — он просто не волновал Карину. Наверное, именно поэтому девушка не обращала внимания на мерзкую погоду.
Глафира молча шла рядом, на полшага позади Карины, словно пугливая мышка, которая боится выскочить вперед перед кошкой. Кареглазая попыталась предложить Карине зонтик, но та лишь слегка качнула головой, даже не удостоив девушку ответом. Глафира не обижалась на такое поведение девушки. Она считала, что синеглазая просто отходит после шока, который старается не показывать. Все-таки не каждый день ты просыпаешься и узнаешь, что проспал три года, тебя все бросили, а жить осталось немногим более четырех недель.
— Пришли. Вот мой подъезд, — робко сказала Глафира.
Обычное кирпичное здание в пять этажей. Такие строили в 60–80 гг. прошлого столетия. Несмотря на старость, очень часто квартирки в таких домах были, хоть и маленькие, зато очень уютные и теплые. Карине же выбирать не приходилось: либо улица, где девушка вряд ли бы смогла продержаться месяц, либо квартирка, где тебя накормят, напоят и спать уложат.
Они оказались в однокомнатной квартире, где явно сошлись в бесконечной борьбе прошлый и настоящий века: одна часть комнаты была заставлена старыми вещами, с которыми уже успело наиграться время, а другая — новыми.
Комнатка просто дышала чистотой. Все вещи лежали до того аккуратно, что Карина невольно поморщилась: она всегда любила легкий беспорядок. Взяв в руки статуэтку, стоявшую на старом телевизоре, синеглазая покрутила ее в руках, оглянулась кругом и произнесла:
— Видимо, не так давно одна живешь.
— Да… а как ты?..
— Вещи хранят воспоминания, — мутно ответила девушка и поставила статуэтку на место. — На самом деле то, что ты живешь одна, и так ясно. Слишком много вещей из прошлого. С мамой жила? — безразлично поинтересовалась Карина, подходя к стенке, на которой были прибиты несколько книжных полок.