Недобитый

Каменистый Артем

Сухое существо с грязными седыми волосами небрежно обрезанными на уровне плеч, обмотанное непонятно на чем держащимся тряпьем. Желтое лицо с носом-клювом выдающимся над впалыми морщинистыми щеками, трясущиеся руки, подгибающиеся ноги. Глаза и впрямь будто неживые — никаких эмоций. Только бесконечная усталость и тоска. Я не смог поймать его бегающий взгляд, да и не стремился. И без этого понял, что разговор получится непростой.

— Тук: ты его разбудил?

— Нет.

— А чего он скулит?

— Да кто ж его знает?! Боится, наверное.

— Эй.

Уважаемый. Не бойтесь — мы вас не тронем.

В ответ старик заскулил еще сильнее.

— Да что это с ним?!

— Так чужих давно не видел. И вообще, думает, что мы его выгоним.

— Куда выгоним?

— Да на улицу. Местные, похоже, давно это хотят сделать. Еды нет, а кормить его приходится. Толку с такого?

— Да уж… порядочки у них…

— Не от хорошей жизни. Чего еще ждать от тех, кто под землей почти безвылазно сидит?

— Дедушка. Да не тряситесь вы. Мы же вам ничего не сделаем. Просто поговорим. Вы меня понимаете?

Реакции ноль, если не считать все тех же скулящих звуков. Мне не по себе стало от такой картины. Я, конечно, знаю, что этот мир не райское местечко, но впервые вижу, чтобы человека до такого состояния довели. Голод не голод, а стариков уважать надо — все такие будем.

Или я что-то в голоде не понимаю…

Тук, пошарив за пазухой, вытащил черствую лепешку, отломил кусочек, протянул старику:

— Держи, болезный. Ешь. Это вкусно.

Тот, прекратив скулить, впервые взглянул на мир почти осмысленно, с немалой толикой настороженности и алчности. С полминуты неподвижно смотрел на угощение, будто гипнотизируя добычу, затем неуверенно протянул трясущуюся руку, сжал пищу кончиками пальцев, резко выхватил, забросил в рот. Торопливо жуя, заскулил еще сильнее, из глаз хлынули слезы.

— Да не бойся ты — не отнимем, — начал утешать его Тук. — Вкусно? Еще хочешь?

Старик, сухо прокашлявшись, лихорадочно затряс головой.

— Так и знал, что хочешь. Кушай-кушай дедушка. А теперь поговори с сэром стражем. Как только он тебя поспрашивает, я всю лепешку отдам. Не бойся — не обману. Сэр Дан — говорите, чего хотели. Такие как пожуют немного, сразу соображать начинают. Но ненадолго. Так что не медлите.

Поднявшись, я присел на какой-то длинный низкий предмет прикрытый ветхой шкурой. Неудобно — похоже под ней колода сучковатая. Но других "стульев" в помещении нет — буду довольствоваться этим.

— Скажите: вы правда помните стража Буониса?

Поначалу старик не отреагировал, но когда Тук помахал у него перед глазами лепешкой, скрипучим шепелявым голосом тихо произнес:

— Я помню сэра Буониса. Отдайте хлеб.

— Дай ему.

— Рано, — Тук покачал головой. — Для него это много. Как наесться, осоловеет и слова не скажет уже.

— Ладно. Вы слышали? Поговорим, тогда получите. Вы хорошо помните стража?

— Я мало что помню. Но я помню, что мой отец служил у него.

— Буонис был очень стар. Наверное, часто болел. Ты помнишь, как он болел?

— Нет. Он был крепким. Но старым.

— Уважаемый —

Тук даст вам мешок еды, если вы вспомните, как болел сэр страж. Неужели он всегда был крепким и здоровым? Вспомните, пожалуйста — это очень важно.

— Он дряхлел. Не так сильно, как я, но дряхлел. А потом это проходило.

— Проходило?! Как?! — вскинулся я.

— Я… Я не знаю… Я не могу это знать, — в глазах старика опять показались слезы.

— Вспомни. Пожалуйста, вспомни. Как это происходило? — я едва за плечи его не ухватил, чтобы потрясти и тем самым запугать окончательно — успел остановить уже тянущиеся руки. — Ты же видел его? Он что — просто так изменялся? Или что-то делал для этого?

— Никто не видел, как он это делает. Страж уходил от всех.

— Ну хорошо. Уходил. Куда уходил?

Старик, обернувшись, ткнул в сторону лаза:

— Туда он шел. На юг. К Черному озеру. И дальше. По реке. Я уже не помню, как она называется. Никто туда не ходил и не ходит. Проклятые места. Тропа Погани.

— Тропа Погани?

— Да. Старая дорога. К границе. Совсем старая. Говорят, она и на дорогу не похожая. Ущелье узкое и темное. Нечистое место. Тьма рядом. Кирт древний. Всякое случается. Нет там людей. А страж ходил к той реке. Сам ходил. Только лошадь брал. Если за ним кто-нибудь пробовал идти, то гневался сильно. Его провожали до озера, а затем оставляли одного. Потом, спустя время, он выходил к Мальроку и оттуда возвращался домой. Я все рассказал: дайте мне хлеб.

— Нет. Ты не рассказал главное. Вот дряхлость его как пропадала? Уходил он, когда старел — а дальше? Что с ним потом было?

— Когда он возвращался… Когда я начал дряхлеть, то стал жалеть, что не умею делать так, как он…

— Он становился молодым?

— Нет. Не совсем. Не знаю. Он будто десять лет прожил, но как-то не так. Будто время назад для него текло. Но глаза его оставались старыми. У него был очень усталый взгляд. А после того, когда возвращался, усталости в нем становилось больше. И боли. Я был ребенком. Мне было страшно, но и любопытно. И я отважился его спросить. Он тогда ответил: "Мы не люди — мы стражи. Чтобы продолжать жить, мы должны отдавать свою жизнь до последней капли и только тогда все начинается заново". Я попросил взять меня с собой, чтобы посмотреть, как он это делает, но Буонис отказал. Никто не должен был это видеть. Свой путь надо пройти в одиночку. Так он сказал. Мне можно взять хлеб?

Я пытался спрашивать по-разному, но старик, похоже, и в самом деле больше ничего не знал.

Картина вырисовывалась простая и непонятная. Страж Буонис прожил на побережье Межгорья немало лет. Мужчиной он был крепким, но возраст брал свое. И когда нехорошие изменения накапливались (почти как у меня сейчас), он поступал одним и тем же способом: брал коня, оружие, небольшой запас продуктов и отправлялся в долину речки, впадающей в самое южное озеро здешнего "водного ромба". Проведя там некоторое время, он возвращался через Мальрок.