Недолгое правление Пипина IV
Шрифт:
После всех проскрипела королевская карета. Пипин IV, похожий на узел пурпурного бархата и горностая, и королева, также в горностаях сидящая рядом, любезно принимали приветствия лояльных зевак и с не меньшей учтивостью отвечали на свистки критиканов. Там, где улица Мариньи пересекает Елисейские поля, какой-то сумасшедший недоброжелатель выстрелил в короля из пистолета, использовав при этом перископ, чтобы целиться поверх голов. Он убил королевскую лошадь. Один мушкетер из арьергарда тут же перерезал постромки и любезно впрягся вместо нее. Карета двинулась дальше.
За
А процессия все шла и шла — оркестры, посланники, актеры, ветераны, крестьяне в простых деревенских нарядах из дейлона, лидеры партий и лояльных фракций…
Когда наконец королевская карета достигла Триумфальной арки, улицы вокруг площади Согласия были еще забиты желающими присоединиться к параду. Впрочем, все это нашло отражение в государственных архивах и не имеющих себе равных газетных репортажах.
В тот момент, когда королевркая карета остановилась около Триумфальной арки, королева Мари повернула голову к королю — и обнаружила, что он исчез! Подобрав полы королевской мантии, он скрылся, незамеченным в толпе.
Ну и рассердилась же королева, увидев его позже на террасе, где он сидел около телескопа и полировал окуляр.
— Хорошую же вы сыграли шутку! — воскликнула она, — В жизни не испытывала такой неловкости. Что теперь напишут в газетах? Вы станете посмешищем во всем мире. И что скажут англичане? Нет, я знаю. Они ничего не скажут, просто посмотрят на вас, и вы увидите по их глазам, что они вспоминают, как стояла и сидела их королева. Стояла и сидела тринадцать часов подряд и ни разу даже не вышла, чтобы… Пипин, перестанете вы наконец протирать ваше дурацкое стекло?
— Помолчите, — мягко сказал Пипин.
— Прошу прощения?.
— Я вас прощаю, дорогая, но помолчите.
— Что-то я не понимаю! — вскричала Мари. — Какое право вы имеете говорить мне «помолчите»? Кто вы такой, по-вашему?
— Король, — ответил Пипин. Мари это как-то не приходило в голову. — Забавно, продолжал он. — Я и в самом деле король.
И это была до такой степени правда, что пораженная Мари уставилась на него широко открытыми глазами.
— Да, сир, — проговорила она и умолкла.
— Не так-то легко начинать быть королем, — добавил он в виде извинения.
Король ходил взад-вперед по комнатке Шарля Мартеля.
— Вы не подходите к телефону, — упрекал он его. — Не обращаете внимания на пневматическую почту. Я вижу вон там, на бюсте Наполеона, три моих нераспечатанных письма, присланных с посыльным. Как вы это объясните, сударь?
— Не будь таким невыносимо величественным, — огрызнулся дядя Шарль, — Я не осмеливаюсь даже нос высунуть на улицу. Я не открывал ставни со дня коронации.
— На которой вы не присутствовали, — вставил король.
— Я не посмел там показаться. Я доведен до отчаяния. Потомки старой аристократии возомнили, будто я пользуюсь твоей особой благосклонностью. Я рад, что могу сказать правду — что я с тобой не вижусь… Каждый день перед моей лавкой выстраивается очередь. За тобой
— Следовал? Меня эскортировали! Меня уже неделю ни на минуту не оставляют одного. Они ловят момент, когда я просыпаюсь. Помогают мне одеваться. Торчат у меня в спальне. Входят ко мне в ванную. Когда я разбиваю яйцо, губы их напряженно сжимаются. Когда я подношу ложку ко рту, глаза их неотступно следуют за ней. А вы, видите ли, доведены до отчаяния…
— Ты теперь их собственность, — объяснил дядя Шарль. — Ты, мой дорогой племянник, обязательное приложение к своему народу, он имеет неотъемлемое на тебя право.
— Не понимаю, как я позволил себя в это втянуть, — посетовал Пипин. — Я не хотел переезжать в Версаль. Но меня никто не спрашивал. Перевезли и все. Там сквозняки, дядя Чарли. Кровати ужасающие. Полы скрипят. Что вы там смешиваете?
— Мартини. Меня научил их делать юный друг Клотильды, американец. Первый глоток имеет отвратительный вкус, но постепенно он тебе покажется восхитительным. Отчасти он обладает гипнотическими свойствами морфия. Попробуй! Тут лед, пусть он тебя не пугает.
— Какой ужас, — сказал король и осушил стаканчик до дна, — Смешайте-ка мне еще. — Он облизал губы, — Я забыл, что у короля всегда гости, причем постоянно проживающие гости. У меня в Версале квартируют две сотни аристократов.
— Ну, места там на всех хватит.
— Места — да, но больше ничего. Они спят на полу в залах. Они разламывают мебель на дрова и топят камины, чтобы согреться.
— В августе месяце?
— Версаль не согреется, если даже его перевести в ад. Скажите, а что сюда входит? Джин — я могу разобрать, а что еще?
— Вермут. Капелька вермута. Как только вкус начнет казаться тебе восхитительным, значит, пить хватит. Попробуй вот этот. Ты нервничаешь, дитя мое.
— Нервничаю? Еще бы! Дядя Чарли, не сомневаюсь, что где-то во Франции есть платежеспособные аристократы, но только не среди моих гостей. Видно, слух прошел под мостами, под угольными тачками и за решетками подземки. Меня окружают люди, которых, не будь они такого знатного происхождения, называли бы бродягами. Но они бродяги высокородные. Они величественно прогуливаются по паркам. Прикладывают кружевные платочки к губам. Говорят прямо по Корнелю. Но они нечестные, дядя Чарли. Они воруют.
— Что значит — воруют?
— Дядюшка, ни один курятник в радиусе десяти миль, ни одну клетку с кроликами нельзя считать в безопасности, когда они поблизости. Фермеры приносят мне на них жалобы, а мои гости только улыбаются и отмахиваются кружевными платочками, которые стащили в Прентан. Мне и там уже жаловались. Во всех универмагах Парижа созданы специальные наряды полиции для охраны прилавков от аристократов. Мне страшно, дядя Чарли. Говорят, крестьяне начали точить косы.
— Не исключено, что тебе придется изменить позицию короля, дорогой племянник. Придерживаться более твердой линии. Ты, конечно же, понимаешь: то, что для людей обыкновенных выглядит воровством, для родовитых — их древнее право. Уверен ли ты, что надо пить еще? Лицо у тебя немного разгорелось.