Недолгое правление Пипина IV
Шрифт:
Голова Пипина свесилась на грудь, и он печально проговорил:
— Зачем им понадобилось делать меня королем?
— Извините, — сказал Тод, — кажется, я вас не очень-то утешил. Но уж если человек заполучил трон, очень скоро ему захочется его использовать.
— Я хочу только покоя. И телескоп.
— Погодите, еще захочется, — повторил Тод, — Со всеми так бывает. Послушайте, я вас плохо принимаю. Давайте-ка побродим по городу, посмотрим, как живет другая половина человечества.
— Мне надо возвращаться.
— Но вам, может, больше не удастся вырваться. И, кроме того, вы просто обязаны общаться с вашим народом.
— Ну, если вы так
— Я вам одолжу кое-какую одежонку, — подбодрил его Тод. — Никто вас не узнает.
— Хотите взять с собой Клотильду?
— Нет, сегодня мы с вами обойдемся без женщин.
В половине четвертого утра лейтенант лейб-гвардии Эмиль Самофракийский, стоявший на часах у ворот Версальского дворца, насторожился: он услышал за воротами какой-то шум. В сумраке он различил двух мужчин, которые, трогательно поддерживая друг друга, направлялись прямо к воротам. При этом они распевали:
Allons, enfants de la Patrie [14] , Мгновенье славы настает! Вперед, вперед, с утра до ночи Мартышка флаг хвостом несет!Лейтенант преградил им путь и кликнул стражу. Но эти двое, выставив вперед зонтики, кинулись на него с криками «к Бастилии!».
Рапорт лейтенанта гласил: «Один из них утверждал, что он наследный принц Петалумы, а другой продолжал бормотать „бя-бя-бя!“; оба препровождены к коменданту дворца на допрос».
14
Вперед, вперед, сыны Отчизны (фр.) — начало «Марсельезы»
Явившись на дежурство на следующий вечер, лейтенант обнаружил, что из журнала исчез рапорт, а вместо него стоит: «Три часа ночи тридцать минут. В королевстве всё спокойно». Под этим красовалась подпись коменданта.
В ушах у лейтенанта долго еще звучало «бя-бя-бя!».
Тем временем Франция наслаждалась таким покоем, процветанием и благосостоянием, что газеты стали именовать этот период Платиновым веком. В нью-йоркском «Дейли ньюс» Пипина называли «атомный король». «Ридерс дайджест» перепечатал три статьи (которые сам же заказал) — одну из «Сатердей ивнинг пост» под названием «Пересмотр королевской власти», вторую из журнала «Лейдиз хэум» — «Славное настоящее» и третью из ежемесячника «Америкэн лиджен» — «Король против коммунизма».
Ситроен объявил о создании новой серии.
Кристиан Диор ввел модель с сильно завышенной талией и самым тугим лифом со времен Монтескье.
Итальянские модельеры из зависти объявили, будто у этой модели грудь выглядит как зоб. Джина Лоллобриджида, неизменно сохраняющая верность Италии, заявила в аэропорту Айдлвилд, следуя в Голливуд, что отказывается быть заслоненной собственным бюстом. Но критика эта была замешана на зависти к Платиновому веку во Франции.
Англия дымила и выжидала.
Советское закупочное агентство заказало четыре цистерны французских духов.
Америку лихорадило от возбуждения. Бонвит Теллер назвал целый этаж L’Etage Royal. [15]
На Францию опустилась благосклонная осень. Она двинулась вверх по Сене, затем вверх по Луаре,
15
Королевский этаж (фр.).
Еще никогда за всю историю туристы не были так щедры и скромны, а их французские хозяева самодовольно неприветливы.
Международные связи достигли высот братства. Наиболее консервативные крестьяне приобрели новые плисовые штаны. Красные реки бордо хлынули из-под виноградных прессов. Овцы давали молоко, буквально созданное для сыра.
Вакации кончились, партии и фракции собрались в Париже для того, чтобы окончательно выработать кодекс Пипина, после чего в ноябре принять его.
Христианские атеисты внесли пункт, облагающий церковные богослужения налогом на развлечения. Христианские христиане подготовили закон об обязательном посещении мессы.
Правые и левые центристы действовали сообща, рука об руку.
Коммунисты и социалисты завели новую привычку: при встрече приподнимать шляпу.
Мсье Деклош, консультант по культуре и фактический лидер коммунистической партии Франции, выразил словами то, что думали все партии. На секретном фракционном совещании он наметил целый ряд ловушек и капканов, расставленных столь искусно, что любой шаг короля должен был неминуемо повлечь за собой катастрофу.
Франция находилась на вершине процветания. Туристы спали на клумбах возле лучших отелей.
Но если так, то чем объяснить появление на горизонте маленького облачка в середине сентября, которое потемнело и разрослось в первые недели октября и к ноябрю закрыло небо, как грозовая туча?
Принято объяснять исторические события уже после их свершения, с точки зрения того или иного специалиста, занимающегося историей. Так, экономист обращается к экономике, политик к политике, а биолог прибегает к помощи цветочной пыльцы или паразитов. Очень редко, а то и никогда, историки ищут причины событий просто в самочувствии народа. Разве не факт, что в Соединенных Штатах периоды наибольшего спокойствия и процветания совпадают с периодами наибольшей тревоги и беспокойства? И разве не факт, что именно в эти недели, когда Франция наслаждалась благами, среди всех классов повеяло беспокойством, нервозностью, страхом?
Если вам это покажется необъяснимым, то вспомните, как в дивный солнечный день человек говорит соседу: «Наверно, завтра польет дождь». Или как холодной промозглой зимой всеобщая молва сулит жаркое засушливое лето. Кто не слыхал, как фермер, взирая на свой обильный урожай, предрекает: «Покупателей не будет»?
Не думаю, чтобы историку требовалось особенно копаться в этом явлении. Таково уж людское свойство — не доверять удаче. В дурные времена мы с головой уходим в старания защитить себя. Мы к этому готовы. Но перед удачей род людской беспомощен. Сперва она нас озадачивает, потом пугает, затем сердит, а под конец губит. Наше главное убеждение выразил один великий, но малоинтеллектуальный игрок в бейсбол: «Уж так выходит в жизни — семь за и пять против».