Недостреленный (АИ)
Шрифт:
— Я сам к нему завтра утром зайду, — сказал я уверенным тоном. — Ничего он не знает и не сделает. Ты же не бойся и отпирайся от всего. Кроме неясных подозрений на уровне слухов ни у кого ничего иметься не может.
Подошёл к Лизе, обнял её здоровой рукой, прижал к себе. Она прильнула, положила голову мне на плечо и замерла. Погладил её по затылку, провёл рукой по её тёмным волосам, поцеловал макушку:
— Всё будет хорошо, моё солнышко, — сказал я тихо. — Вот увидишь.
Лиза согласно шевельнула головой и обхватила меня обеими руками. Так и стояли мы несколько минут. Я гладил
На следующее утро мы с Лизой выдвинулись из дома и зашагали на Третий Знаменский. Лиза держалась за мою руку и уверенно шла, постукивая невысокими каблуками туфелек по мостовой. Слегка ноющая раненая моя рука скрывалась под накинутым поверх пиджаком, который был Лизой в месте пулевого ранения застиран и заштопан, и я чувствовал тёплую благодарность своей девушке, что и не преминул выразить ей утром и словами, и действиями. С утра было прохладно, сентябрьские ночи уже становились холодными, так что я слегка ёжился под расстёгнутым лёгким пиджаком, но солнце должно было нагреть воздух к полудню. До уголовно-розыскной милиции мы дошли как всегда быстро, я довёл Лизу до двери в её канцелярию, а сам направился к Розенталю.
Комиссар милиции оказался на своём месте. Он сухо поздоровался в ответ на моё приветствие, увидел мою раненую руку, сжал челюсти и принялся сверлить глазами. Я выждал минуту, поиграв в гляделки, потом сказал:
— Я так понимаю, нормального разговора у нас почему-то не получается. У вас, товарищ Розенталь, ко мне какая-то неприязнь случилась, что вы так на меня уставились.
Розенталь скривился:
— Кузнецов, сдай сюда револьвер.
— Не вы мне его давали, не вам и отбирать. И я вам сейчас не подчиняюсь, — парировал я. — И для начала такого душевного разговора, хотел бы узнать чем обязан такому приёму.
Рука Рознеталя дёрнулась было к револьверной кобуре на поясе, но что-то его остановило, то ли мысль, что я стреляю всяко лучше и быстрее его, то ли подумал, что это будет не лучший выход из ситуации. Розенталь разлепил сжатые губы и выдавил:
— Какие у тебя были отношения с Роговым?
— Я одного Рогова знаю, из соседней группы, мартыновской. С ним — никакие, помню только такого и всё, — пожал плечами я.
— Убили его третьего дня, — прищурился Розенталь, — ничего не скажешь по этому поводу?
— Где убили-то? В перестрелке, в облаве?
— Вечером подстерегли и убили, — сказал комиссар, смотря в упор на меня. — И ты в тот вечер в Москве появился, в милицию заглядывал. Тебя видели, когда ты Соколову свою искал.
— И что? — спросил я. — Что-то не понимаю изгибов ваших мыслей.
— А то, что Рогов проявлял к ней настойчивое внимание, как девицы рассказывали, — ответил Розенталь.
— Это что ж получается, я на фронт, а он к моей жене клинья
— А не ты ли его убил? — пояснил наконец свои обвинения комиссар милиции. — Приехал в Москву, узнал о попытках Рогова, подстерёг и убил, из ревности.
"Что-то Розенталь допрос совсем неправильно ведёт, — подумал я. — Кто ж так спрашивает".
— И ранен ты внезапно оказался, а когда приехал, невредим был, — добавил комиссар. — Рогов в тебя стрелял, но ранил, а ты его уложил, в сердце единственным выстрелом, ты же всегда метко стрелял.
"Не единственным и не в сердце," — чуть было не ляпнул я, но вовремя спохватился. Хорош я, комиссара критиковал, а сам чуть по-глупому себя не выдал, я же не мог знать, сколько раз в Рогова стреляли. А Розенталь-то каков! Помолчал немного, глядя на Розенталя, потом начал говорить:
— То есть вы считаете, что я по служебной надобности неожиданно прибыв в Москву, в тот же вечер успел узнать, что этот Рогов домогается до мой жены, и успел тут же найти и подстеречь где-то Рогова? Я даже не знаю, где он жил, чтобы его у дома выслеживать.
— Его не у дома убили, — заметил комиссар.
— Ну тогда тем более, — усилил своё утверждение я. — Где его в Москве искать? Что касательно ранения. Советую вам позвонить товарищу Дзержинскому в ЧК и узнать, где я получил эту рану. Вон, аппарат у вас на столе. Звоните тотчас, чтобы боле не сумневаться.
Розенталь протянул руку к телефону, не отводя от меня взгляда, как будто ожидал, что я вытворю невесть что, снял трубку, крутанул ручку и назвал телефонистке номер ВЧК. На том конце провода ответили, и комиссар попросил к телефону Дзержинского. Железный Феликс, видимо, оказался в здании ВЧК, и через какое-то время Розенталь начал говорить в трубку:
— Здравствуйте, товарищ Дзержинский. Это Розенталь из уголовно-розыскной милиции…
— У вас ко мне тоже вопрос, товарищ Дзержинский? Благодарю. Вопрос мой насчёт ранения моего бывшего сотрудника Кузнецова…
— Ах, и у вас тоже о нём?.. А что случилось?…
— В товарища Ленина?! Контры, буржуи недобитые!.. Расстреливать их всех надо!.. — стукнул Розенталь кулаком по столу.
— Да, товарищ Дзержинский, только строго по революционному суду…
— Что? Кузнецов?! Да?!..
— Да… Очень способный товарищ, один из лучших…
— Раскрываемость у товарища Кузнецова с напарником была хорошая… Да, с товарищем Никитиным… Оба были в Ярославле…
— Сейчас оба мобилизованы в рабоче-крестьянскую Красную Армию…
— Да, товарищ Дзержинский. Обязательно передам товарищу Кузнецову…
— Всего доброго!..
Розенталь положил трубку, посмотрел на меня исподлобья, помялся и выдавил из себя:
— Извини, товарищ Кузнецов. Подозрения оказались необоснованны…
— Бывает… — пожал я плечом.
— Пойми правильно. Рогов неплохо справлялся. Хороший сотрудник был. И раскрываемость у него была выше среднего. Крупных банд не брал, но мелкие преступления раскрывались, — словно попытался оправдываться комиссар. "Понятно, мелочь хитровцы сливали, а сами большие куши хапали," — подумал я и сказал, чтобы что-то ответить: