Недотрога для Сурового

Дибривская Екатерина Александровна

– Договорились! – кивает она, перебираясь ко мне на колени.

Она идеальна. Моя сладкая девочка. Только моя. И я готов заставить Землю вращаться в обратном направлении, лишь бы беды и горести обошли её стороной.

Но, к великому моему сожалению, ни частными беседами с деканом и ректором, ни поднятыми связями выше не удаётся остановить запущенный механизм махины под названием учебная комиссия.

К обеду меня снимают с пар и вызывают в кабинет декана. Я знаю, что Юля будет там, и надеюсь, что она сдержит своё обещание. Я смогу её защитить, только

если она позволит мне это сделать. Но встречаемся мы в коридоре, практически у самых дверей кабинета Льва Борисовича.

– Здравствуйте, Юля, – тихо говорю ей, невзирая на снующих поблизости студентов. – Помните наш утренний разговор?

– Здравствуйте, Сергей Дмитрич, – церемонно отвечает она. – Помню.

– Пожалуйста, Юль, – я задерживаюсь на мгновение. – Верь мне.

– Обещаю, – шепчет она.

Я открываю дверь, пропуская её вперёд, делаю глубокий вдох и вхожу следом. Плохо, что мы явились одновременно, но тут уж карты так легли.

Никого постороннего в кабинете нет. Только несколько мужчин: декан и ректор университета, да пара чинуш из министерства, и я немного расслабляюсь. Уверен, что всё пройдёт гладко. Не для меня точно, но для Юли последствия будут минимальны.

– Здравствуйте, Сергей Дмитриевич, Юлия Владимировна. – говорит Лев Борисович. – Прошу, садитесь, и начнём.

Юля выбирает место первой. Я сажусь через несколько стульев от неё. Напротив нас учёные мужи, которые внимательно смотрят то на неё, то на меня.

– Полагаю, вы знаете, почему оказались здесь? – спрашивает у меня ректор. Я сдержанно киваю. – Юлия Владимировна, а вы знаете, зачем вас вызвали? Сергей Дмитриевич успел поставить вас в известность?

Она нервно передёргивает плечами и спрашивает:

– А должен был? Что-то, связанное с моей работой на кафедре? Стойте, только не говорите, что пропали чьи-то работы…

– Мы вызвали вас, – перебивает её декан, – потому что нам поступила жалоба, что вы с профессором Суровиным состоите в интимных отношениях. Это вопиющие нарушение правил внутреннего распорядка и профессиональной этики.

– Я не… – Юлька запинается. – Мы не…

– Не стоит отпираться, милочка. – снисходительно обращается к ней сухарь из министерства. – Представленные доказательства говорят сами за себя.

Он раскрывает папку и швыряет на стол снимки, сделанные в моём кабинете на кафедре. Интима там, конечно, никакого нет, но, исходя из них, вполне очевиден характер отношений между нами.

Лена времени зря не теряла! Шпионила за нами, собрала вяленький компромат и сообщила куда надо. Благо, кроме вполне невинных поцелуев и объятий ничего в стенах вуза больше и не было. Нет нужды подставляться, когда живёшь в одной квартире. Но и этого достаточно, чтобы мы сидели здесь.

Жалею ли я, что позволял себе малость расслабиться и уделял немного внимания Юле, скрывшись в кабинете после пар? Даже не знаю, но однозначно не позволю этому инциденту разрушить жизнь Юле.

– Это моя вина, – заявляю громогласно. – Я вынудил свою студентку вступить со мной в связь, угрожая завалить по предмету

и выкинуть с должности, прекрасно зная, что, в противном случае, она лишится заработка и бюджетного места и не сможет доучиться.

Мой резкий, жёсткий тон не подразумевает споров или возражений, и это понятно всем в кабинете. Даже Юле. Хотя я готов к спорам. Я готов сидеть и убеждать комиссию часами. Но этого не требуется.

– Это правда? – тихо спрашивает у Юли Лев Борисович.

Она не смотрит на меня, и я должен сдерживаться. Но не могу.

«Давай же Юлька! – требую мысленно. – Скажи всего одно слово! Да хотя бы просто кивни!», и она словно прислушивается ко мне.

– Да. – кивает она, решившись. – Сергей Дмитрич заставлял меня, а я боялась отказать. Недавно у меня умерла мама, и я не могла остаться без работы и потерять место из-за неуспеваемости. Что я могла сделать? Он – завкафедрой, у него власть.

Её слова повисают в воздухе. Кажется, ни у кого нет больше вопросов. Юля звучит убедительно, и я надеюсь, что этого будет достаточно, чтобы её не трогали.

– Спасибо за откровенность, Юлия Владимировна. – спустя некоторое время говорит ректор. – Возвращайтесь, пожалуйста, к занятиям.

Юлька мнётся. Знаю, как её подмывает рассказать правду и поспорить, отстоять своё право любить, но это создаст ещё больше проблем. А я не хочу, чтобы у неё были проблемы. Сам я готов ко всему, меня устроит любой расклад. Моя дочь, в конце концов, создала мне этот геморрой. Но Юля не должна лишаться привычной жизни из-за наших непростых отношений.

– Спасибо, – наконец говорит она, шумно поднимаясь со стула. – До свидания.

На краткий миг наши взгляды пересекаются, и я подмигиваю девушке. Всё будет хорошо.

Глава 17.

Покинув кабинет декана, я бросаюсь в туалет. От паники меня трясёт и выворачивает наизнанку, и я сгибаюсь над унитазом, избавляясь от остатков завтрака.

Поверить не могу, что всё это происходит на самом деле! Никак не могу понять, зачем Сергей сказал эти ужасные вещи… Точнее, нет! Я прекрасно понимаю, зачем он это сделал, но в то же время не понимаю. Лишиться работы, карьеры, преподавательского будущего, чтобы я осталась в университете… У меня перехватывает дыхание от его поступка! Ещё никогда прежде я не чувствовала себя под такой надёжной защитой и окружённой такой заботой. И это вызывает поток слёз.

Что теперь будет? Не пожалеет ли Суровин впоследствии о сделанном выборе? Не станет ли винить меня во всех бедах? Мне страшно, страшно до безумия. Смогу ли я оправдать его ожидания, когда он стольким жертвует ради меня?

Через пару часов я получаю сообщение. «Увидимся дома, ладно?» – пишет Сергей. Я еле сдерживаюсь, чтобы не выбежать из аудитории прямо посреди лекции и не перезвонить. Я хочу расспросить мужчину, как всё прошло и чем закончилось. Меня интересует, насколько всё плохо обернулось для него самого, тогда как я, кажется, легко отделалась, благодаря своему вранью.