Недра России. Власть, нефть и культура после социализма

Роджерс Дуглас

Начало этому исследованию было положено благодаря предложению моего давнего друга из Пермского края, Олега Леонидовича Кутьева. Мы познакомились с Олегом Леонидовичем в конце 1990-х годов, когда он занимал пост главного специалиста Департамента культуры и искусства в администрации Пермского края. Проведенные им важные и обширные исследования по истории Пермского края, включая работы, касавшиеся старообрядческих сообществ, интересовавших меня в то время, сделали его незаменимым консультантом в работе над моей первой книгой. Когда я был в Перми летом 2004 года, Олег Леонидович удивил меня, сказав, что он сменил должность и теперь работает в компании «ЛУКОЙЛ-Пермь», где курирует гранты в рамках организованной компанией развивающейся программы по финансированию социальных и культурных проектов. Однажды летним вечером в одной из уличных пивных, которые в то время заполняли набережную Перми, Олег Леонидович сказал, что мне просто необходимо заняться проблемами нефти, общества и культуры, над которыми он работает, что эта работа стала одним из самых интересных дел, которыми он занимался, и что он каждый день видит Россию по-новому. Есть вещи, сказал он, о которых ни он сам, ни другие не могут рассказать мне и не расскажут, а во многое он и сам не посвящен,

но его руководство, скорее всего, одобрит исследование инновационных социальных и культурных проектов компании. Он сказал, что я познакомлюсь со всеми важными людьми в Пермском крае, если уделю пристальное внимание происхождению, финансированию и реализации осуществляемых в течение года проектов компании «ЛУКОЙЛ-Пермь». Цикл этих процессов, пошутил он, почти не отличается от сельскохозяйственного цикла, к которому я привык в рамках уже проделанной мной полевой работы.

К тому времени, когда я составил проект исследования, основанный на этом предложении, нашел финансирование и организовал себе исследовательский отпуск для проведения полевых работ – на что ушло несколько лет, – Олег Леонидович уже не работал в компании «ЛУКОЙЛ-Пермь». Он был уволен в 2006 году, когда после смены руководства компании из западносибирского подразделения «ЛУКОЙЛа» для управления деятельностью компании в Пермском крае перевели совершенно новую команду менеджеров. В третьей главе я покажу, что эта перестановка, скорее всего, была попыткой «большого “ЛУКОЙЛа”» – так обычно называют московскую холдинговую компанию, дочерним предприятием которой является «ЛУКОЙЛ-Пермь», – несколько охладить отношения предприятия и администрации Пермского края, ставшие чересчур теплыми в 1990-х и в начале 2000-х годов. Вместе с работой Олега Леонидовича у меня пропал и доступ к большей части источников информации, на который я рассчитывал, разрабатывая первоначальный план исследований. И пусть в море оказавшихся под угрозой связей я был лишь ничтожной мелкой рыбешкой, для всех действовал один принцип: к 2006 году отношения и связи, создававшиеся в Пермском крае на протяжении десятилетий, и для меня, и для многих других утратили ту роль путей доступа к нефтяной промышленности, которой обладали еще парой лет раньше. Выяснилось, что я мог располагать доступом лишь к довольно скромному объему информации внутри самой компании «ЛУКОЙЛ-Пермь» – как во время коротких поездок в летние месяцы 2008–2012 годов, так и в ходе более длительных поездок в 2009–2010 годах, – ив подобном же положении в Пермском крае оказались многие другие: и журналисты, и ученые, и государственные служащие отмечали эти последствия смены руководства. Перед визитом в музей компании «ЛУКОЙЛ-Пермь», в который отовсюду привозили школьников, меня даже довольно нервно попросили ничего не снимать и не делать заметок во время экскурсии.

Хотя я до сих пор жалею, что не получил того доступа к информации, который хотел организовать для меня Олег Леонидович, невозможность работать напрямую с компанией «ЛУКОЙЛ-Пермь» открыла мне другие перспективные направления, позволившие мне шире взглянуть на сложную сферу взаимодействия культуры и энергетики (не только нефтяной) и давшие возможность проследить за комплексом длительных изменений – как в государстве, так и в корпорации. Вместо того чтобы заниматься сбором данных на предприятии, как планировалось изначально, основное внимание я уделил проведению интервью с бывшими сотрудниками компании и многими другими жителями края, имевшими дело с компанией в том или ином качестве. Для изучения некоторых аспектов государственной и корпоративной деятельности я пользовался расширенным спектром методологий и подходов, включая архивные и библиотечные исследования, и в процессе начал осознавать важность истории советского и раннего постсоветского периодов для более широкого круга вопросов, к пониманию которых я лишь приблизился. Теперь я посещал гораздо больше различных культурных мероприятий и шоу, чем планировал изначально, прилагая все свои силы к наблюдению за Пермским культурным проектом: на каждом представлении собирались и его сторонники, и его противники.

Гораздо чаще, чем предполагал ранее, я теперь беседовал с различными государственными служащими, проходившими через процесс реорганизации параллельно с реструктуризацией управления в компании «ЛУКОЙЛ-Пермь». Если говорить о государственных органах и учреждениях, то среди российских регионов Пермский край постсоветской эпохи по праву обладает репутацией относительно открытого. Возможно, это побочный эффект усилий, прилагавшихся к «возвращению Перми на карту», после того как в течение нескольких десятилетий она была закрытым городом. Я обнаружил, что официальные лица на всех уровнях готовы к диалогу и желают обсуждать, зачастую очень подробно, те проекты, над которыми работают. Познакомившись со мной поближе и не в стенах своих учреждений, некоторые довольно свободно высказывались о механизмах работы региональной политики и экономики Пермского края, давая откровенные оценки всему происходящему. По сравнению с администрациями других регионов, работники органов управления Пермского края – особенно в период губернаторства Чиркунова, когда я собрал большую часть данных, – оказались весьма словоохотливыми: они вели блоги, публичные дискуссии и форумы, сделали традицией привечать российских и зарубежных ученых с их опросами и вели, казалось, бесконечные споры с зачастую критически настроенными местной прессой и интеллигенцией, имевшими свое мнение о проблемах регионального управления. Незаменимым элементом полевого оборудования стал флеш-накопитель для хранения все возраставшего объема публичных отчетов, брошюр и книг, которые больше не издавались.

Это не значит, что привычка все скрывать, которую часто называют принципом работы государственной власти, здесь не проявлялась – прозрачность может быть великолепным покровом, – но мне действительно кажется, что Пермский край в этом отношении обладал определенными особенностями. Один из моих собеседников, рассуждая об открытом форуме, приуроченном к уходу Чурикова с поста губернатора и передаче власти В. Ф. Басаргину в 2012 году, тонко эти особенности подметил. Он сказал, что не очень доволен новым губернатором, но сразу добавил, что тот, по крайней мере, кажется, понимает, как поступать «по-пермски» – то есть давать общественности и уважаемым представителям местной элиты возможность участвовать в обсуждении широкого спектра вопросов. Я постараюсь раскрыть этот аспект регионального

управления с помощью данных, приведенных в следующих разделах моего исследования, уделяя особое внимание формированию самооценки пермской элиты, которая создавалась в постсоветский период на базе союзов, связывавших государственную, корпоративную и культурную сферы [32] . Надеюсь, избранная мной методика позволит поставить под вопрос уже ставший привычным образ единого, автократического и безответственного государства, оказывающий влияние на многие исследования о России путинской эпохи.

32

См. особенно [Фадеева 2006; Фадеева 2008].

Готовность сотрудников корпораций и государственных служащих – а также бывших сотрудников и служащих – к разговору со мной частично объясняется тем, что я, по крайней мере первоначально, спрашивал их о том, что они сами хотели обсудить: о государственных и корпоративных проектах, направленных на улучшение социальной и культурной жизни в регионе. Я хотел обсудить и проанализировать эти проекты, сравнить их с другими – из других времен, из других регионов, отраслей и стран, – и это хорошо сочеталось с их собственным стремлением прорекламировать Пермский край и узнать о том, как то же самое делается в других местах. Иногда разговоры на этом и заканчивались, но зачастую они давали начало беседам о тесной взаимосвязи социальных и культурных проектов с другими особенностями взаимозависимости государства и нефти в Пермском крае – с выборами и политикой, с инфраструктурами и преобразованием региональной идентичности в нескольких пересекающихся системах координат. Легкость, с которой разговоры переходили от социальных и культурных проектов к другим вопросам, сама по себе свидетельствует о значимости того, что я рассматриваю в части третьей – «Культурный фронт».

Вот, таким образом, несколько вводных примеров тех типов методов и данных, что служат фундаментом данного исследования. Читатель не встретит здесь ни подробных описаний внутренней работы компании «ЛУКОЙЛ-Пермь», ни рассказов о повседневной жизни нефтедобывающих районов Пермского края, сопровождающихся параллельными этнографическими анализами отдельных нефтяных городов или небольших районов в других частях света [33] . Чаще всего в разговорах об этом исследовании мне задавали вот какой вопрос: все эти данные о государственных и корпоративных проектах интересны, но как обычные люди реагировали на все эти попытки их переделать? Это важный вопрос, но практики повседневной жизни не являются основной темой данной книги. Антропологи – особенно в последние десятилетия – занимаются не только этими проблемами. Поэтому я не стану утверждать, что изученные мною здесь проекты и процессы одинаково принимались и понимались, а также вызывали сходные отклики на всей территории Пермского края.

33

В числе монографических исследований подобного типа: [Reed 2009; Auyero, Swistun 2009; Shever 2012].

Моя позиция по этому вопросу отличается от позиции многих интеллектуалов и ученых в самой Пермской области. В 2011 году в программе «Акцент. Культура» Свердловского областного телевидения (телекомпания «ОТВ») известному пермскому писателю и культурологу А. В. Иванову задали вопрос о его путешествиях по отдаленным районам Пермского края и Урала, описанным как в его романах, так и в культурологических очерках. Иванова спросили, много ли времени он проводил, беседуя с местными жителями об истории и собирая фольклор. Нет, ответил он, эта информация утрачена. Местные жители уже не являются носителями локальной идентичности и не обладают полезными исследователю знаниями об истории, да и подлинного фольклора уже не найти. Они могут знать, где хорошо рыбачить или где найти дрова, но «книжные люди… люди, которые прочитали об этих местах в книгах» теперь стали единственными настоящими источниками информации об историческом и культурном развитии Урала.

Я категорически не согласен. Ранее я написал книгу о том, что жители одного села в глуши Пермского края имеют достаточно развитое и сложное историческое сознание, зачастую ускользающее от внимания случайных, посторонних и так называемых книжных людей – особенно тех, кто ищет его в рамках узких представлений о подлинном фольклоре [Rogers 2009]. Уделив в данной книге основное внимание формированию региональных элит, взаимодействию государства и корпорации, а также тому, как с целью полностью изменить население региона, включающее в себя разные сообщества, разрабатывались социальные и культурные проекты, я очень хорошо осознавал, что рискую – пусть ненамеренно и неумышленно – повторить за Ивановым ошибку в представлении о жизни этих людей. Но я решил пойти на этот риск, чтобы воспользоваться аргументацией иного типа. Роль повседневной практики действительно очень возросла в 1990-х и начале 2000-х годов: в то время, когда общественные структуры и институты были разрушены до основания, жизненный уклад зачастую приобретал огромное значение, что случается нечасто [34] .

34

См. [Burawoy, Verdery 1999: 2–3; Humphrey, Mandel 2002].

В этих условиях антропологи совершенно обоснованно сосредоточили свое внимание на повседневности, чтобы показать, что для постсоциалистического развития она значит гораздо больше, чем масштабные и в высокой степени отвлеченные планы и проекты, задуманные зодчими переходного периода. Но все изменилось. История, которую я рассказываю в этой книге, в значительной степени повествует о том, как деятельность и проекты формирующейся государственно-корпоративно-культурной элиты приобретали все более ощутимое влияние на перестройку всего региона. Я нисколько не сомневаюсь, что некоторые из живших тогда на огромной территории Пермского края принимали, а некоторые – отвергали планы и проекты этой новой элиты и представляемых ею более масштабных сил, противясь их внедрению на уровне повседневных практик. Однако я утверждаю, что за два последних десятилетия существенно изменились сами условия возможности принимать, отвергать и сопротивляться. И одной из главных задач этой книги является объяснение той роли, которую сыграла нефть в данных изменениях.