Недруг
Шрифт:
Другой он прижимает мне под правую подмышку. Я чувствую покалывание и вздрагиваю.
Черт, говорю я.
– Извини. Я закончил. Ты молодец. Присаживайся. Хорошо себя чувствуешь? Может, напряжен или волнуешься?
Уже поздно, так поздно мы интервью еще не проводили.
Ничего не вижу, говорю я. Это напрягает.
– Тогда закрой глаза, если так будет легче.
Терренс заходит за спину. Слышу, как он садится.
– Так будет лучше. Просто сосредоточься. Как ты себя чувствуешь?
Хорошо, отвечаю я, мыслю здраво.
Он что-то печатает на экране.
Я тут подумал, говорю я. Не уверен, что все получится. В последнее время я чувствую себя по-другому, необычно.
– Интересно. Значит, раньше ты чувствовал себя обычно. Что изменилось, по-твоему?
Я изменился. Дело во мне.
И в вас тоже, думаю я. Но не говорю этого вслух. Пока не стоит.
Я стал лучше понимать себя. После того, как узнал, что мне предстоит лететь в космос, я смотрю на вещи по-другому. Замечаю мелочи, которые до этого упускал из виду.
– Например?
Например, как на крыше нашего старого сарая отсвечивает солнце. Увидел сегодня утром, стоял и смотрел. Зрелище меня тронуло. Очень красиво, правда. Обычно я не думаю, красивый пейзаж или нет, но сегодня чувства просто нахлынули. Я увидел и понял, что зрелище прекрасное. Но знаете что? Мне стало грустно.
– Грустно? – Я слышу, как он печатает. Тихо и осторожно, но я слышу. – Почему?
Не знаю. Понятия не имею.
– Может, потому, что красота мимолетна?
Нет, говорю я. Наоборот. Красота не мимолетна. Она вечна. Но… Я-то не вечен. Моя жизнь мимолетна. Вот в чем дело.
Он резко перестает печатать.
– Какая глубокая мысль. По сравнению с тем, когда я только приехал, ты стал осознаннее и вдумчивее. Напоминает Бодлера: «Я с трудом представляю себе красоту без печали».
И тогда я решаю все высказать, чтобы, как мне кажется, приблизиться к правде.
Меня нельзя заменить, говорю я. Никак. Чем бы эта штука ни была, как бы ни была на меня похожа – голосом или внешностью. Что бы это ни было, это не я.
– Быть уверенным в себе – нормально, Джуниор. Полезно. Мы это только приветствуем. Но на наши планы это никак не повлияет.
Дело не в вере в себя или уверенности. Я пробудился, очнулся, обрел новое знание. Я не такой, как все. Всегда думал, что такой же, но это не так. Меня нельзя скопировать. Я не понимал этого до тех пор, пока…
– Если честно, Джуниор, извини, что прерываю, но я надеялся, что сегодня мы сфокусируемся на тебе и Генриетте. Как у вас дела? Я заметил, – надеюсь, не лезу не в свое дело, – но я заметил, что ваши отношения стали, скажем так, чуть натянутыми.
Я выпрямляюсь.
Наши отношения?
– Да. Мне просто любопытно, вот и все. Много что изменилось. Вы обсуждаете что-то между собой? Я, конечно, могу ошибаться, но между вами все хорошо? Не похоже, что вы общаетесь или даже проводите время вместе.
Ошибаешься.
– Отлично. Я рад, что ошибся. А хорошо ли она спит?
Насколько мне известно, да.
Мне неприятно. Неприятно, что он расспрашивает о Грете.
– Замечательно. Значит, вы друг с другом всем делитесь? И ты всегда знаешь, что с ней происходит, как она себя чувствует?
Почему?
Терренс снова начал печатать; я слышу, как он стучит по экрану.
Почему ты задаешь этот вопрос?
– Меня интересуют ваши отношения и то, как вы взаимодействуете и общаетесь. Очень многое в отношениях основано на открытости и честности. Я хочу, чтобы ты рассказал мне конкретно о Грете.
Я ничего не могу с собой поделать. Сердце снова быстро забилось.
Я хочу потребовать у него ответа, чтобы он объяснил, что происходит. Хочу выставить его из моего дома. Сказать, что он не имеет права здесь находиться.
– Она рассказывает тебе о своих предпочтениях?
Кто?
– Твоя жена, Джуниор.
В еде?
– Нет, не в еде. – Он смеется. – Я про сексуальные предпочтения. Она говорит о них открыто, или ты пытаешься интуитивно понять, что ей нравится?
Я вытираю пот со лба и шеи.
Повторите еще раз?
– Джуниор. Не надо так зажиматься. Мне просто интересно.
Это личное. Вы не имеете права о таком спрашивать. Это касается только меня и Греты. С чего вы взяли, что можете о таком спрашивать? С чего вы взяли, что…
– Ладно, ладно. Расслабься, – бесцеремонно говорит он. – Мне нужно кое-что надеть тебе на запястье. На здоровую руку.
Что? Что надеть?
– Он помогает контролировать водный баланс. Плохо, если ты будешь обезвожен. Протяни руку, вот так.
Он вытягивает свою руку параллельно полу.
– Ну же, давай, – говорит он. – Сейчас же.
Он берет металлический зажим и защелкивает его на моем запястье. Туго затягивает. С одной стороны на нем есть петля, к которой можно что-то прикрепить.
– Вот так. Все, можешь идти.
Я смотрю на блестящий зажим. Совсем новый. Металл холодный. Мне нравится это ощущение, хотя не могу объяснить, почему.
Мне срочно нужно в душ. Я весь потный и растрепанный. Никогда так не злился, никогда еще меня так не оскорбляли.
Эти чувства росли с тех пор, как Терренс пришел в нашу жизнь, и постоянно меня донимают с тех пор, как Грета предложила мне перестать следовать указаниям этого человека. Почему я позволяю ему крутить собой? Я все еще в своем доме. Никуда не улетел. Я должен был заметить все раньше. Теперь все понимаю. Грета пыталась мне что-то сказать. Я знаю. Знаю, что она хочет сказать больше, но не скажет. Или не может. С каждым днем я выясняю все больше и больше. С каждым часом. С каждой минутой.