Недруг
Шрифт:
У меня сложилось впечатление, что Терренс осуждает нас и считает, что мой дом в плохом состоянии. Осуждает меня. Нет, он никогда напрямую ничего такого не говорил. Но пара ремарок проскальзывала. И он всегда так морщит лицо, когда замечает облупившуюся краску или трещину на окне.
Я не собираюсь заниматься ремонтом, потому что Терренсу что-то не нравится. Интересно, какой у него дом? Понятия не имею. Но уверен, что если бы мне довелось у него пожить, то я бы тоже нашел недостатки, грязь под ковром.
Чем хочу, тем и займусь. Сам
Все в доме постарело, это я знаю. Это же мой дом, в конце концов. Мои вещи. По крайней мере, думаю, что мои. В последнее время я начинаю сомневаться. Какие-то вещи – мебель, посуда на кухне – кажутся незнакомыми. Я ем из тарелок каждый день, но у них нет истории, как у других предметов, и все же я знаю, что тарелки наши. Только не чувствую к ним особой привязанности. Полагаю, еще один необычный симптом, вызванный стрессом.
Когда сковорода наконец чистая, я ставлю ее к остальной посуде в сушилку. Закрываю кран. Вода больше не журчит, и стало тихо.
Я поднимаюсь в нашу спальню и сажусь на кровать. Грета ее не заправила, оставила беспорядок. Я скучаю по спальне. Скучаю по тем дням, когда спал рядом с женой. Иду по коридору в ванную. Встаю перед зеркалом. Выпрямляю спину, расправляю плечи. Поворачиваюсь боком, потом снова лицом. Открываю рот как можно шире. Кричу. Снова кричу, так громко, как только могу.
Поднимаю правую руку, сгибаю ее. Я сильный, но мог бы держать себя в лучшей форме. Все эти годы никогда не ставил фигуру в приоритет, но если захочу, то быстро подкачаюсь. Нужно немного изменить распорядок дня, добавить физические упражнения, безопасные для больного плеча. Отжиматься или подтягиваться пока не получится. А вот покачать пресс и поприседать можно без проблем. Зачем откладывать? Пришло время изменить жизнь. Самосовершенствоваться.
Я поднимаю руку, завожу за голову. Дотрагиваюсь до сенсора, который прикрепил ко мне Терренс. Кажется, он стал больше, словно вырос, хотя это и невозможно. Интересно, улавливает ли сенсор улучшения в моем состоянии? Он теплее, чем когда Терренс впервые прикрепил его на кожу. Такое ощущение, что он светится.
Я приседаю один раз. И еще один. Продолжаю – пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, – пока ноги не начинают гореть. Плечо не болит от приседаний, это радует. На последних двух я весь трясусь, но выжимаю до конца. Затем отдыхаю пару минут. Делаю еще двадцать приседаний. И еще пятнадцать. Пот течет градом, дыхание сбилось. Я доволен результатами.
Возвращаюсь на кухню. Жук не сдвинулся ни на сантиметр. Просто сидит на столешнице. Я знаю, потому что наблюдаю за ним. Сердце колотится в груди, трепыхается, чуть ли не разрывается от упражнений. Мне нравится, как оно бьется изо всех сил, работает и работает, само по себе.
Что есть нормальность? Опроси пятьдесят человек, получишь пятьдесят разных ответов. Некоторые, несомненно, будут совпадать.
Сколько себя помню – даже в тот день, когда впервые встретил Грету, – я всегда чувствовал, что на мне лежит тяжелое бремя посредственности. Но сейчас ощущаю перемену. Я ведь тут! В этот самый момент! Переживаю ощущения, чувствую желания, принимаю решения, строю отношения, создаю новые воспоминания. И понимаю, что все это происходит одновременно. Как удивительно и исключительно.
Я всегда считал себя обычным, но, похоже, о себе у меня сложилось ложное представление. Нет такого понятия, как обычность. Разумнее считать, что все мы уникальны; и я тоже единичен, уникален, и никогда не было и не будет второго меня.
Я – личность. Неповторимая и невообразимая. Я немыслим. Прямо сейчас, пока стою в своем доме, обдумываю свое неопределенное будущее, размышляю о собственном опыте.
Но Грета… Кем я был до встречи с ней?
– ДЖУНИОР!
– Эй, Джуниор!
– Джуниор, что ты делаешь?
Я оборачиваюсь. Грета и Терренс вернулись с работы. Так быстро? Они стоят на кухне и смотрят на меня. Когда они приехали? Я не слышал ни мотора машины, ни хлопка входной двери.
Привет, говорю я. Вы только вернулись?
– Что ты делаешь?
– Ты просто стоишь, – говорит Терренс, – и смотришь на столешницу. Ты в порядке?
Да, отвечаю я.
Кажется, я не заметил, как наступил вечер. Должно быть, потерял счет времени. Так бывает, когда разум выходит на новый уровень. Я провел день с пользой, изменился в лучшую сторону, и это приятно. Я доволен собой и тем, что сделал за день.
– У меня руки сейчас отвалятся. Ты не шутил, Джуниор. Работа на заводе – не сахар.
Терренс убирает волосы в хвост, туго его затягивает.
Вы что, работали? Работали… за меня?
– Помощь им не помешает, – отвечает Грета. – Сам знаешь, как тяжело, когда не хватает рук.
– Да, – говорит Терренс, – ты еще восстанавливаешься, и замену пока тебе не нашли. Я осматривался, а потом меня попросили помочь. Вот и внес свою лепту.
Думаю, что с его данными он мою работу выполнять не сможет. Долго не протянет. Быстро сгорит.
И что же вас попросили сделать? Спрашиваю я.
– Мне надо было держать такие белые мешки, пока в них засыпали семена или зерно, а потом складывать их.
Вот как, говорю я.
Грета убирает вымытую мной посуду в шкаф, но вдруг останавливается. И уходит с кухни, не сказав ни слова. Я слышу, как она поднимается по лестнице.
Так значит, подменял меня.
– И еще меня попросили подменить тебя завтра.
Да?
Я чувствую, как краснеет лицо. Грета кричит сверху, спрашивает, могу ли я подняться, помочь ей.