Нефертити
Шрифт:
— О родственных чувствах.
Вдали зазвонили колокола: дважды, чтобы Мемфис узнал о рождении царевны. Нефертити схватилась за край покрывала:
— Что это?
— Колокола… — начала было мать, но Нефертити перебила ее:
— Почему они прозвонили только два раза?
— Потому что три раза звонят, когда рождается царевич, — сказала я, и Нефертити разъярилась:
— Почему? Потому что дочь менее важна, чем царевич? В честь Небнефера звонили трижды, и в честь царевны Меритатон
Мы с матерью переглянулись, а царевна Меритатон завопила.
Молчание нарушила Мерит:
— Может быть, вас проводить в купальню, ваше величество?
— Нет! Прикажите кто-нибудь, чтобы звонить перестали! — распорядилась Нефертити. — И приведите Аменхотепа!
— Сначала прими ванну, а потом уже увидишься с фараоном и все ему скажешь, — попыталась переубедить ее мать.
— Нефертити, в таком состоянии тебе ни с кем нельзя видеться, — взмолилась я.
Ее платье было в пятнах, и, хотя повитухи вытерли ей ноги и причесали волосы, сейчас она не была царицей Египта. Она была женщиной, только что произведшей на свет ребенка, и от нее воняло кровью.
— Вымойся быстренько, а потом мы позовем фараона и все ему скажем.
Нефертити послушалась. Служанки завернули ее в чистое покрывало и увели. В павильоне воцарилась тишина.
— Она родила чудесное дитя, — сказала в конце концов мать.
Кормилица продолжала кормить ребенка, а повитуха убрала родильное кресло. До появления царевича пройдет не меньше года. А может, и больше.
— Как ты думаешь, он ее послушается? — спросила я.
Мать поджала губы.
— Так никогда не делалось.
— Но и царица никогда не жила в покоях фараона.
Когда Нефертити вернулась, вымытая и одетая в белое, мать кивнула.
— Так гораздо лучше, — сказала она.
Но Нефертити не склонна была слушать лесть.
— Приведите Аменхотепа.
Мерит отворила дверь родильного павильона и позвала фараона. Он тут же вошел, и Нефертити немедленно набросилась на него.
— Я хочу, чтобы в колокола прозвонили трижды! — приказала она.
Аменхотеп кинулся к жене и погладил ее по щеке.
— С тобой все в порядке? Ты…
— Пусть сегодня колокола звонят трижды!
— Но ведь… — Фараон посмотрел на спящую Меритатон. — Посмотри, какая она красивая…
— Я говорю о колоколах! — выкрикнула Нефертити, разбудив царевну, и Аменхотеп заколебался.
— Но ведь трижды звонят только…
— Что, наша царевна менее важна, чем царевич?
Аменхотеп посмотрел на личико дочери, и по щекам его потекли слезы. Малышка унаследовала его темные глаза и вьющиеся волосы. Затем он перевел взгляд на Нефертити. На лице царицы застыла упрямая убежденность,
— Передай, чтобы в колокола звонили трижды. В честь рождения царевны…
Он вопросительно взглянул на Нефертити.
— Царевны Меритатон, — ответила Нефертити, и Аменхотеп уселся рядом с ней.
— Меритатон, — повторил он, глядя на дочку. — Возлюбленная Атоном.
Нефертити гордо вскинула голову.
— Да. В честь великого бога Египта.
— Царевна.
Аменхотеп забрал хнычущую малышку у кормилицы и прижал к груди.
Появился отец и бросил проницательный взгляд на мать.
— Девочка, — негромко произнес он.
— И все же — наследница, — шепотом отозвалась мать.
Отец задержался настолько, чтобы подержать внучку, первую царевну Египта, на руках, а потом ушел, дабы написать послание царям иных земель.
Я разглядывала лежащую в кровати Нефертити. Она выглядела осунувшейся и бледной, но радовалась напоказ, для Аменхотепа, — в то время, когда ей следовало поспать.
— Как по-твоему, она хорошо выглядит? — спросила я у матери.
— Конечно нет. Она же только что родила.
Затем рядом с постелью возникла Мерит, вооруженная своей огромной шкатулкой из слоновой кости, заполненной косметикой. Сестра послушно села, хотя я на ее месте велела бы всем убраться прочь из моей комнаты. Я посмотрела на царевну Меритатон, которую сестра прижимала к груди, и ощутила укол чего-то очень похожего на зависть. У Нефертити был муж, семья и царство. Мне же пятнадцать — и что у меня есть?
Пир в честь рождения царевны был устроен в конце пахона. Золотые и серебряные сосуды искусной работы, присланные в дар от чужеземных царств, расставили на столе, что тянулся от одного конца Большого зала до другого. Там же стояли золотые изваяния и сундуки из черного дерева. Царь Миттани прислал свору гончих, а знатные семейства Фив преподнесли браслеты из серебра и слоновой кости.
В покоях Аменхотепа Нефертити собиралась на пир и приставала ко мне с вопросом, какое платье ей надеть, с большим вырезом или под горло.
Я посмотрела на ее подкрашенные хной груди, большие и привлекательные. Живот у нее был таким маленьким, что просто в голове не укладывалось, что она родила всего четырнадцать дней назад.
— С вырезом, — ответила я.
Я зачарованно смотрела, как платье облегает тело Нефертити и как она вдевает в уши золотые серьги. Нет, подумала я, мне никогда не быть такой красивой. Потом мы посмотрели на себя в зеркало: Кошка и Красавица.
Ни один мужчина из присутствовавших в Большом зале не мог оторвать глаз от царицы.