Неформат
Шрифт:
Ляля, утратив свой шутливый тон и посерьёзнев, неутомимо шла вперёд, как будто
скорость ходьбы подгоняла ход мысли:
– Ну что же, убедил. Образ, пожалуй, хороший, хотя и странный. Никогда не думала,
сколько у меня валентностей и сколько из них свободных. Но ты же начал с другого слова –
«гонор». Это что, тоже валентность? Только занятая, а не свободная?
– Да, почти так. Гонор – это внутреннее состояние такого человека-атома, у которого все
валентности не просто
то другого и не думает. Более того, он считает, что жизнь у него состоялась, всё путём, ничего
больше не надо.
Он получил от коксохимзавода квартиру, стоит в льготной очереди на установку телефона,
и через пять лет ему его поставят, а прошлым летом по профсоюзной путёвке за тридцать
процентов съездил в Трускавец. И он работает на шахте – каком-нибудь «Юнкоме», то есть «Юном
коммунаровце». И зарплата у него шахтёрская – триста рублей. А жена – маникюрша, через кассу
получает семьдесят рублей в месяц, а на самом деле чистыми рублей двести-триста – кто же
работает через кассу?! В Москве они тоже бывали – в основном за покупками ездили. И
единственное, что они поняли после посещения Москвы: жизнь там сумасшедшая, все носятся,
как угорелые, и вообще ничего особого в ней, этой Москве, нет, а так, большая деревня!
Ляля с любопытством и удивлением прислушивалась к новым ноткам в голосе егеря –
язвительным и жестоким. Таким она его ещё не видела.
– И вот, – продолжал Вадим, – таких обладателей связанных валентностей в Изотовке, да и
вообще в Донбассе, – большинство. Театра в Изотовке нет. А если бы и был – кто туда пойдёт? Для
театра свободные, незанятые молекулярные связи надо иметь в душе – свободную валентность. А
у них всё уже и так заполнено до полного удовлетворения. Знаешь, как у Пушкина: «Всегда
довольный сам собой, своим обедом и женой…»
Вместо театра бесконечные посиделки на лавочках возле подъезда в тёплое время года. И
разговоры соответствующие: «Я вчера сходила на базар, скупилась там. Купила сто яиц, девять
кило – обрати внимание, именно “кило”, а не килограммов! – бедная система СИ! Я готов от неё
за одно это сокращение отказаться! – говядины, накрутила 200 котлет на неделю».
Так может говорить только человек с полностью удовлетворённой валентностью. На
балконах гордо красуется постиранное бельё, по преимуществу нижнее, на всеобщее обозрение.
Считается хорошим тоном орать снизу, от входа в подъезд своему мужу на пятом этаже так, что
слышно на всю улицу: «Ваня, борщ выключи!» Ну и мужчине выходить на улицу в майке посидеть
у подъезда – это само собой разумеется. И понимаешь, они все так
иллюстрация – жизнь удалась!
Ляля зачарованно слушала этот всплеск эмоций и даже шаг замедлила.
– Слушай, а зачем двести котлет? – наконец спросила она, просто чтобы прервать этот
поток информации, который захлёстывал её с головой, – там что, большие семьи?
– Какие, к черту, большие! – с ожесточением отозвался Савченко, – Двое детей –
максимум. Я же говорю, гонор! Я прошлым летом случайно в мебельный магазин забрёл. Туда как
раз завезли пять спальных гарнитуров из ОАР – Объединённой Арабской Республики. Название
мебели – «Людовик Шестнадцатый», и каждый набор – три тысячи рублей. Вычурная, навязчивая,
бьющая в глаза роскошь в стиле «умереть не встать». Ты не поверишь, их смели за два часа!
Самое смешное – я потом видел этот спальный гарнитур в квартире у соседей. А для него ведь
действительно дворец нужен. Желательно такой, как у Людовика Шестнадцатого. А они его в
малогабаритную хрущёвку втиснули. В результате в спальню войти просто нельзя: она занята
целиком кроватью в стиле Людовика. Открываешь дверь в комнату и сквозь дверь ложишься на
кровать. Класс!
Это воспоминание настолько рассмешило Савченко, что он даже утратил свой
язвительный тон, и Ляля подумала, что ему не идёт злиться –становится некрасивым лицо.
– Ну что ты прицепился к этому гарнитуру, Дровосек?! – примирительно сказала она, –
знаешь, красиво жить не запретишь. Это их представление о том, что такое жить красиво.
Савченко с сожалением, как на маленькую, посмотрел на неё:
– Как же! Красиво! – задиристо воскликнул он. – Выходят они из этой квартиры, с такой вот
красотой, и идут, скажем, прямиком в ДПИ. – Столкнувшись с непонимающим взглядом Ляли, он
расшифровал: – Донецкий политехнический институт. У нас там филиал. Я уж не говорю о том, что
иняз тоже имеется. Так вот, при входе в оба эти института, представь себе, торжественно
красуются сварные рамы с поперечинами для очистки обуви от налипшей на подошвы грязи. И,
поскоблив об это устройство подошвы, местные последователи Людовика потом ещё обмывают
верх обуви от запачкавшей её грязи в тут же стоящей специальной сварной ванне с вечно бурой
водой. Как тебе такая картинка?! Я уже не говорю о том, что при дворе Людовика не пили
«Червоне мицне».
Ляля опять вопросительно поглядела на Савченко.
– «Красное крепкое» в переводе с украинского, – объяснил он, – местное пойло, которое
почитатели мебели Людовика считают полноценным вином. Впрочем, другого в Изотовке днём с