Неформат
Шрифт:
секунду потерялась, когда Лилька без умысла вскользь спросила, где она пропадала целый день.
Действительно, где? С ним! Они практически не расставались, везде были вместе: с утреннего
паломничества к подъёмнику и ритуала встречи рассвета и до вечернего кефира в столовой. «Чёрт
бы побрал этот кефир, напиток расставаний!» – подумала она, прощаясь с ним тем вечером и с
досадой представляя себе, как он отправится в огромную шестикоечную (он сам так определил)
берлогу, наполненную (это
шутками и бьющим наповал запахом мужских носков. Повинуясь ревнивому женскому инстинкту,
она как можно дольше скрывала существование егеря от Лильки. Но утром третьего дня, несмотря
на всю конспирацию, та застала их вдвоём, да ещё смеющихся, этаких закадычных знакомых, на
крыльце корпуса, когда Лилька – чёрт побери её разгильдяйство! – вернулась за забытыми
варежками. Лилька с видом провинциальной актрисы, индифферентно делающей вид, что не
замечает присутствия слона в гостиной, нарочито громко топая лыжными ботинками,
прошествовала по террасе, пока Ляля, внутренне чертыхаясь, как бы невзначай разворачивала
своего нового знакомого спиной к входу в вестибюль. Никакие ухищрения, конечно, не помогли,
глазастая Лилька увидела всё, что хотела увидеть, и тем же вечером перед сном устроила ей
форменный допрос – дружеский, но с пристрастием: «Ты где это такого красавчика откопала? Что-
то я его раньше не видела. И ходишь молчишь, тихоня».
Ляля слабо отбивалась от вопросов, внутренне чувствуя себя победительницей: – Это не я
его откопала, а он меня – из снега, на склоне горы. Я там каталась в гордом девичьем одиночестве
и навернулась на вираже – чуть ногу не сломала. Если бы он вовремя не оказался рядом,
наверное, до вечера бы пролежала, или ползла бы, как Маресьев…
Лилька презрительно скривилась:
– Фу, что за ассоциации! Что за кондовые грёзы у тебя – Маресьев какой-то… Лёня
Голиков, пионеры-герои… Нет чтобы представить себе журнал «Плейбой»! Юная воспитанница
кузницы советской дипломатии – участница сексуальной оргии с белокурой бестией из России в
снегах Кавказа! Вот это романтика – я понимаю!
И Лилька захохотала, очевидно, живо представив себе этот образ.
– С ума сошла? Это больше в твоём стиле. Мне приглядеться надо, все положенные
ритуалы соблюсти: кофе, мороженое, кино. Понять для себя: нравится или не нравится, – с
улыбкой возражала Ляля, которой втайне самой импонировал образ, нарисованный Лилькой.
– Ну вот! Опять ты за своё! Что такое? Учу тебя, учу уму-разуму – а твои мечты дальше кино
и мороженого не идут. Получается не «Плейбой», а просто какой-то журнал «Работница». Не тяни
время, лучше тяни его в свою кровать. –
Мужчин в деле проверять, чтоб зря время не терять, – опять не удержалась и схохмила она, на
этот раз в частушечную рифму.
Легко сказать! Вадим, с его русопятской, есенинской красотой, увы, ничуть не наследовал
поэту, франту, хулигану, бабнику и скандалисту. Хулиганство и скандалы – бог с ними… Но егерь, похоже, самим фактом своего существования опровергал главный тезис разбитной Лильки о том,
что все мужчины – бабники, или действующие, или в отставке. Правда, он смотрел на Лялю
горящими глазами, но вовсе не как бабник, не как мужчина, наконец, а как зачарованный неофит
в катакомбной церкви, который, кажется, даже в мыслях не допускал, что он может делить ложе с
богиней. И чем больше они ходили рядом, целомудренно держась за руки, тем больше в душе
Ляли кипела гремучая смесь негодования и нетерпения. Она теперь, после прошлогодних эскапад
с приторно-сладким Романом, считала себя очень опытной женщиной, и случай послал ей такую
прекрасную возможность доказать это себе (и ему!) на практике! И – чёрт побери! – именно то,
что её привлекало в нём больше всего, оригинальное, на грани парадокса мышление, ненатужный
юмор без посягательств на дурное смехачество (не то что у его сверстников!), математические
приколы и выверты мысли, которые так увлекали её, – всё это, видимо, казалось ему вполне
достаточным, и именно это не давало ему сделать тот самый следующий шаг, которого всегда
ждёт и слегка страшится женщина.
Нет, он ничуть не походил на дураковатого Шурика из фильмов Гайдая. Внутри у этого
человека был не тепловой котёл внутреннего сгорания, а ядерный реактор! Фу ты, она уже стала
мыслить его техническими образами!
Нет, действительно, это ядерный реактор, к которому не подступиться. И почему у него
столько эшелонов защиты от её испытанных женских приманок? Он боялся даже дотронуться до
неё. Лялька иногда брала его за руку, вызывая сильную дрожь. Ну а дальше что? Она тщательно и
аккуратно, как охотник, готовила ему капкан: часто, как будто случайно, дотрагивалась то до его
спины, то до плеча и чуть задерживала руку, продлевала прикосновение. Поправляла его и так
идеальную причёску – шикарные волосы, светло-русые, набегающие красивой волной. Их не
нужно было причёсывать, они ложились сами, как будто он только что вышел от знаменитого
парикмахера. И этот голливудский красавчик из Изотовки совершенно не осознавал своей
внешней привлекательности! А с ней, с Лялей, он вёл себя так, будто неожиданно выиграл в