Негр Артур Иванович
Шрифт:
– Э, да ты, я вижу, назюзюкалась, – горько усмехнулся Кирилл, садясь напротив.
Он провел рукой по волосам... и рожки исчезли. Марина догадалась, что то был оптический обман: у Кирилла взлохматились волосы, свет падал под углом, рожки просто померещились. Но так реально, так явно, что мороз продрал. А Кирилл тем временем продолжал в назидательно-саркастическом тоне:
– В одиночку пьют лишь законченные алкаши. Значит, недомогание ты, моя дорогая, лечишь бутылкой... Печально, но факт. Ты спиваешься, любовь моя.
Он почти не пил, во всяком случае, Кириллу приходилось тащить домой жену в непотребном виде, ей – никогда. И не курит он. Короче, сагиб без вредных привычек. Марина поднялась за рюмкой и пошатнулась.
– Ого! – воскликнул Кирилл. – Мадам, вы в стельку...
– Слушай, заткнись, а? – промямлила она. – Надоел...
Выпили. Вперились друг в друга глазами с ненавистью. А Кирилл на взводе, что не сулило райского вечера Марине.
– Закуска где, алкота? – спросил.
– А нетути! – радостно сообщила она, словно ей доставляло удовольствие не кормить мужа.
– Это уже стадия, – заводился Кирилл.
– Хватит, а?
– Артуру звонила? – решил переменить он тему.
– Дозвони-нилась этому мавру, – как назло язык спотыкается.
– Ну и?
– Ах-хинею нес. С-сказал, что Ник и И-игорь погибли при пожаре... Короче, сгорели... Ахххинея полная.
– Ага, так ты поминки устроила?
– Пошел ты на хрен!
Звонкая пощечина слегка отрезвила. Марина машинально схватилась за щеку, таращила на мужа глаза, прислушиваясь к звону в ушах. От души влепил пощечину, щедро. Через паузу Кирилл напомнил:
– В моем доме матом не ругаются. А теперь подробности. Мы остановились на звонке к Артуру... Дальше что?
– Он почти не говорил со мной, мавританская морда.
Польза от пощечины очевидна: язык приобрел упругость, передавая плавность трезвой речи.
– Естественно, – подхватил Кирилл, – он недолюбливает тебя. Согласись, на то имеет основания.
– Он и ты два мудака, – огрызнулась Марина. – Один черный, другой белый, два веселых му... – и вспомнила, что в доме ее мужа не ругаются матом, но занесло: – Оба вы мне настохренели. Ха-ха-ха...
Пощечина с другой стороны прервала поток грязных слов с идиотским смехом.
– Не ори, дети спят, – без эмоций сказал Кирилл, потирая пальцами, видно, ушиб слегка ладонь о щечку жены. – Артура не трогай. Он гений, а ты – сука. Не твоему паршивому языку трепать его имя. Мда-а... – протянул он брезгливо. – Сегодня разговаривать с тобой бесполезно. Пшла вон!
– Не командуй, я тебе не собака, – зло прошипела Марина.
– Ты сука, а это одно и то же, – устало проговорил он, потом резко добавил: – Пшла отсюда в спальню!
Марина рухнула на кровать, закрыла глаза. Нет слез, пусто внутри, по спирали она уносится
– Отстань, – простонала она. – Не хочу сегодня.
– Я хочу, – злобно сказал Кирилл, сдирая с жены нижнее белье.
– Отцепись! Как ты мне настохренел!.. – сопротивлялась она, отбиваясь ногами и руками, но вяло, силенок нет.
Пощечина, другая, третья... Марина покорно расслабилась. Ну, и фиг с ним, пусть получает свое и отвалит. По телу ползал Кирилл, интенсивно дышал, тискал груди... Марину клонило в сон, но круговерть... пьяна до чертиков.
– Ты что, заснула? – грубо теребил за подбородок жену Кирилл. Перекатившись с ней на спину, приказал: – Ну-ка, делай что положено!
Марина поднялась, лениво ерзала, находясь в невесомости. Обрывки отдельных фраз перемешались, голова гудела и напоминала улей.
«Погибли...» «Ты сука...» «Закуска где, алкота?..»
Оторвать бы голову и забросить подальше – вот было бы славно. Когда она забывалась, ее щипал Кирилл, и Марина снова пускалась в монотонный ритм, не имеющий никакого смысла. Вдруг из головы-улья вылетела фигура, росла, приобретая знакомые черты и становясь реальной. И почудилось, что вовсе не Кирилла она оседлала. Руки, сжимавшие ее тело, неожиданно из грубых превратились в страстные, и то, что недавно вызывало отвращение, стало непереносимо желанным. В самый пиковый момент Марина в экстазе произнесла имя. Мужское имя вырвалось естественно, легко, как знак благодарности... Но имя-то было не мужа.
Увесистая оплеуха сбросила ее на пол. Марина подскочила, ничего не понимая, – ни где находится, ни кто ее ударил, ни за что ударил. Таращила в темноте глаза, не издавая звуков, лишь учащенно дыша.
– Тварь ты, Маринка, последняя тварь, – сокрушенно сказал Кирилл, повернулся спиной, натянул одеяло и замер.
Кирилл обиделся. За что? Что между ними произошло? Марина постояла некоторое время, туго соображая. Замерзла, надо бы кондиционер отключить. Но почему-то устала до ужаса, лень передвигаться, искать пульт. Холодно, холодно, холодно...
Нащупав край кровати в темноте, она присела. Кирилл не прогонял. Тогда она легла, не посмев накрыться тем же одеялом. Била дрожь. То ли холодно, то ли еще что... Снова захотелось завыть... Жизнь кончилась, не успев начаться. Одно дерьмо в душе. Дерьмее не бывает.
– Артур Иванович! – не поспевала Валентина за его размашистым шагом. – Вот последние анализы Веремеевой...
– Потом, – бросил он на ходу, не сбавляя шага. – Отнеси к ней в палату, потом просмотрю. Девчонок предупреди и бегом в операционную, там сложный случай.