Нехилый камешек
Шрифт:
Или задницу.
А может даже на лицо.
Вот такие пироги. Вечер пятницы, бар переполнен, а я без понятия, что мне делать с охватившими меня майонезно-пестовыми чувствами.
В час пик я разрываюсь между оформлением заказов на ноутбуке, рассказом Шарлотты о злоключениях в поезде и помощью за стойкой бара, пока Шарлотта в кабине разрабатывает новую маркетинговую идею.
– «Бельведер» закончилась, – объявляет Дженни за стойкой, махая пустой бутылкой.
– Я принесу, – говорю я и иду в кабинет, где в кресле сидит Шарлотта в джинсах и белом топике на бретельках. Когда я ее вижу, в голове начинают мелькать образы: тот момент
– Приветик, – мягко произносит она. Но меня поражает сладость звука. Он кажется таким личным, только моим.
Да.
Именно это описывают в книгах, фильмах, песнях и стихах о влюбленных. Я чувствую это, когда смотрю на нее. Ни в офисе, ни в баре мы еще не были с ней близки. Да, я этого очень хочу, но мои мысли не только о сексе. Я постоянно думаю о Шарлотте. В моей голове роится алфавитный суп, образуя слова…
– И снова здравствуй, – мягко говорю я и киваю на шкаф за ее спиной. – Мне нужен «Бельведер».
– Сейчас дам.
Отложив айпад на стул, она встает и тянется к ручке шкафа. Топик задирается, слегка оголяя спину.
– Ты великолепно выглядишь, – говорю я.
Она смотрит на меня и улыбается.
– Ты тоже. Позже поедем к тебе? Или ко мне?
Может, для нее это просто секс и больше ей ничего не нужно. Но даже если так, мне нужно знать.
– Ага. Куда захочешь.
Шарлотта открывает шкаф, а я подхожу ближе, намериваясь поцеловать ее в шею.
Но меня поражает вспышка боли, когда дверка шкафа бьет меня по башке. Дикая боль разносится по голове, телу, охватывая каждую клеточку.
Я проклинаю мучительное торнадо адовых мук.
– Господи! Боже милостивый! Ты в порядке? – говорит Шарлотта в панике, хватая меня за плечи.
Правой ладонью я закрываю глаза, черепушка раскалывается, ломит в висках.
– Кажется, ты ударила меня по голове, – говорю я, превратившись в Капитана Очевидность.
– Боже, – шепчет она с таким видом, будто я потерял глаз.
– Что?
Я отлично вижу, поэтому уверен, что пока не одноглаз, но подозреваю, что с лицом у меня не все в порядке.
– Я никогда в жизни не видела такой огромной шишки.
ГЛАВА 24
Я сегодня узнал о нескольких вещах.
Во-первых, я заглянул в календарь. Оказывается, сегодня неудачный день для Спенсера и мне трижды делали больно. На часах за полночь, и мне хочется верить, что угроза миновала.
Хотя никогда нельзя быть уверенным до конца.
Во-вторых, моя шишка самая огромная в истории человечества, но после трехчасового охлаждения я не только отморозил себе висок, но еще почти избавился от опухоли. Опять же, при виде такого синяка на лице любой скажет: «Ничего себе! Вот это фонарь! Чувак, тебе реально не повезло».
Именно это мне сказал парень в аптеке, когда я покупал ибупрофен.
В-третьих, ибупрофен творит чудеса.
Но пришло время реального испытания. В дверь звонят. Я знаю, это Шарлотта. Она написала, что едет ко мне с провизией. Оборачиваюсь к Фидо. Парень дрыхнет на подушке, высунув изо рта
– Можешь открыть?
Он не отвечает, поэтому я ползу с дивана к двери. Нажимаю на кнопку домафона.
– Привет? Это самая горячая в мире медсестра, которую я недавно заказал в агентстве по медицинскому уходу на дому?
Из динамиков раздается смех.
– Да, именно. Я пришла обтереть тебя мочалкой.
Я впускаю Шарлотту и жду, пока она подымится на лифте на шестой этаж.
– Ты моя отрада для глаз.
Я любуюсь, как она идет ко мне.
– Только не говори, что у тебя еще и глаза болят, – дразнит она.
– Нет, только это, – отвечаю я, слегка касаясь головы.
Я закрываю дверь и возвращаюсь к дивану. Шарлотта кладет пакеты на журнальный столик и окидывает меня взглядом. Подносит пальцы к синяку, но не касается.
– Больно?
Я киваю.
Она наклоняется ко мне и целует в лоб.
Я стону для эффекта:
– Больно. Очень-очень.
Шарлотта качает головой и отходит оглядеть меня.
– Серьезно. Как ты?
Я прикусываю уголок рта, разрываясь между желанием сказать ей правду: «становится лучше», – или перейти к сочувствию и сексу. Принимаю решение за наносекунду.
– Ужасно, – бормочу я и зарабатываю еще один поцелуй.
Она садится прямо, соединив ладони.
– Хорошо, я принесла тебе любимый напиток, – говорит она и достается из пакета огромную бутылку скотча.
Я с благодарностью приподымаю бровь.
– Холодную кунжутную лапшу из твоего любимого китайского ресторанчика.
Она хватает и демонстрирует мне белую коробку. Я облизываю губы.
– Или, – продолжает она, вытаскивая из другого пакета что-то завернутое в белую бумагу, – панини [22] на гриле из магазинчика за углом. Цыпленок и проволоне [23] , без майонеза, который ты ненавидишь.
Забудьте о сочувствии и сексе. Вот чего я хочу. Ее здесь, со мной. Девушку, которая меня так хорошо знает. Я обхватываю ладонями ее щеки.
22
Панини– итальянский бутерброд или сэндвич, где булочка разрезается вдоль, а внутрь кладут, ветчину, сыр и др. начинки.
23
Проволоне — твёрдый нежирный итальянский сыр, вырабатываемый из коровьего молока. Вкус варьируется в зависимости от разновидности: от резкого до очень мягкого. Текстура - однородная, слегка шелковистая, с небольшим количеством глазков. Корка мягкая, золотистого цвета.
– Все, что мне было нужно, – говорю я ей.
Она целует меня, но очень робко и нежно.
– Я не сломаюсь, – говорю я, отстраняясь.
– Тебе очень плохо. И все из-за меня. Я ударила тебя дверью.
– Это было случайно, – я делаю паузу, – или нет?
Она качает головой.
– Конечно, случайно.
– Я слишком фигово выгляжу?
Она закатывает глаза.
– Я тебя умоляю. Ты, как всегда, великолепен.
– Тогда в чем дело?
– Я тебя ударила, и у меня теперь кошки скребут на душе. Мне хочется, чтобы тебе стало лучше. Именно поэтому я притащила тебе всю эту провизию. – Она указывает на лакомства.