«Нехороший» дедушка

Попов Михаил Михайлович

Помимо храма Александр Борисович Кувакин построил за «липовой аллеей» двухэтажное здание и назвал его «магистериумом». Там разместилась самая настоящая алхимическая лаборатория, оснащенная, как утверждалось в материалах, по последнему слову тогдашней техники. Сам Брюс бы обзавидовался. Трудились в «лаборантах» два пожилых немца. По тому, как она была расположена, можно было заключить, что хозяин не стремился выставить ее на всеобщее обозрение. Она пряталась не только за строем лип, но и за высокой фигурой барского дома, к тому же имела в тылу глубокий черемуховый овраг (вот откуда название —

Белые), так что случайно, во время прогулки по окрестностям, ее не увидеть. Графа легко понять — всякая тайная деятельность в те годы уж совсем не приветствовалась.

Разные и всякие люди наезжали к нему в гости…

Только Калиостро не было. Впрочем, кажется, и не могло быть, по срокам.

История графа кончилась как-то невнятно. Якобы он сам, в порыве непонятного чувства, сжег храм Мудрости, где после пожара на следующий день нашли гуляющего козла. По другим рассказам, просто велел мужикам веревками стащить с крыши статую, а на ее место водрузить козлиную башку, и мужики через некоторое время сами пустили туда желтого петуха.

Как он умер и где похоронен, — не сообщалось.

Через год после того невнятного приказа в 1929 году в имении был основан институт «управляемых биополей».

Я считывал текст с трясущейся в руках страницы, ползая по строчкам пятном света, и у меня крепло ощущение, что информация из двадцатых годов двадцатого века выглядит куда мифологичнее графско-козлиных историй.

Имение для «разворачивания своих особых нужд» просил известный товарищ Барченко (за Барченко мелькнула тень Марченко, хоть крестись!), но потом внезапно убыл на поиски Шамбалы. А вот тут указывается, что просил он его уже после возвращения, чтобы как следует исследовать артефакты, добытые во время высокогорной экспедиции.

Его забрали прямо во время эксперимента. Какого? Над кем?

Знаменитый кровяной деятель Богданов тоже бывал в Белых Оврагах, но чем именно отметился, известно не стало.

Кто курировал наверху немалое это дело? Дорожка расследования уводит к кабинетам самых первых лиц.

Кстати, интересный факт: аспирантка Ракеева (она что, превратилась в аспирантку обратно из кандидата?), стала на время сотрудницей института. Специализировалась не на исторической проблематике, а как химико-физик. Но потом была репрессирована и, кажется, погибла.

Директором в то время был некий Колпакиди. Утверждалось, что это он написал донос на Барченко. Копия доноса не прилагалась.

Колпакиди тоже взяли.

С его арестом связана единственная истерика, устроенная Калининым Сталину. Не исключено, что просто совпадение. А может, и нет. Да и странно: Калинин наезжает на Сталина. Нетипично. Или очень уж задело?

Колпакиди почти удалось совершить побег из внутренней тюрьмы ГПУ. Один из надзирателей сам открыл ему двери камеры — другой межкоридорную переборку. Застрелен во внутреннем дворе. О судьбе надзирателей ничего не говорится. Меткий же стрелок умер под пытками. Чего хотели от него добиться, какой информации?

С этого момента деятельность института намертво засекречивается. Чем он занимался во время войны?

А после?

Какие-то информационные очертания проступают лишь в конце семидесятых. Обычный тусклый

«ящик», возня с заурядными полупроводниками. Областной статус. Скромное финансирование. Собрание аутсайдеров от науки.

— Приехали, — сказал сержант, словно ждал, когда я переверну последнюю страницу.

У меня плохой вестибулярный аппарат. Меня укачивает не то что на волне, но и на проселочной дороге. Чтение во время езды тоже тошнотворно. Не знаю, от чего мне было тяжелее — от процесса автомобильного чтения, или от качества «информации». Я отошел к ближайшему столбу и наклонился, тяжко икая.

Сержант смотрел на меня без сочувствия.

Очистить желудок не получилось, потому что он был пуст. Вытирая рот голой ладонью, я вернулся к машине. Почему у меня никогда нет с собой платка? Потому что мать давно умерла, а жены никогда не было. Впрочем, это отговорка. Я знаю холостяков, всегда снаряженных идеально чистыми платками.

— Это там, — сказал сержант, протягивая салфетку, вынутую из бардачка. Милиционер оказался цивилизованнее журналиста.

Я узнал это место. Именно сюда я привозил Ипполита Игнатьевича. Вон она, решетчатая металлическая вышка с большой тарелкой наверху. Чтобы добраться до ведущей к ней асфальтированной аллее, нужно пересечь небольшую придорожную деревеньку. Передние дома истерично сверкали окнами, встающее солнце било в них из-за наших спин. Пролетающие трейлеры заставляли их на мгновение погаснуть, а потом они опять демонстрировали готовность сиять. В этой деревеньке всегда светило солнце, как в Альпах.

— Вам нужно идти туда. Видите, магазин и подстанция? Между ними.

— А не рано?

— Они открываются через полчаса. Идите. Ближе подъехать не могу — там все поймут.

Я кивнул и отправился в сторону закрытого магазина.

Проулок был кривой, сжатый с двух сторон заборами и космами старой, сухой травы. Поперек каждые пять шагов лежала лужа. Перешагнуть ее было нельзя, приходилось огибать, семеня по краешку, хватаясь за стебель репейника, при этом один полуботинок обязательно съезжал в воду.

Тишина, населенная только моим раздраженным сопением.

Нет, где-то, как старый, осипший петух, затарахтел мотоцикл — побудка для здешней техники.

Мужик стоит на крыльце, почесывая живот через майку. Смотрит на меня подозрительно. Да я и сам себе был подозрителен. В том смысле, а нормален ли я? Что я здесь делаю? Зачем?!

Проулок шел под уклон, резко вильнул. Вот и асфальт: свежий, гладкий — вода покрывала его большими плоскими каплями и активно испарялась. Я двинулся сквозь редеющий туман в направлении холма, равномерно поросшего одинаковыми, неинтересными соснами.

Такой чепухой, с которой меня вынудил ознакомиться сержант, забиты полки всех книжных магазинов в Москве. Оказаться ходоком по этому дебильному делу — что может быть позорней?! Хватит, товарищ подполковник, взяли меня на непонятный испуг, но теперь хватит! В каждой заброшенной деревенской часовне у них сидит код Да Винчи! Я решил…

Да ничего я и не решал. Дойду сейчас до речки, она петляет в ивняке под холмом. Посижу на берегу с полчаса, и доложу, что… что не пустили? Нет, тогда Марченко опять меня погонит на штурм.