«Нехороший» дедушка

Попов Михаил Михайлович

Доложу, что зашел, поспрашивал, на меня посмотрели очень круглыми глазами. И оставьте меня в покое. А был ли дедушка?!

Да, вот и река: речка, почти ручей. И аккуратный, чуть выпуклый мост. На той стороне — стена сосняка.

Я остановился на мосту, опершись локтями о перила. Вода течет, течет себе. Не для себя, а именно себе. Пахнет растерянной, как бы только-только появившейся сыростью, а пластиковые бутылки на берегу уже так грязны, что почти начали сливаться с природой. Дальше не пойду. Задержусь на этом философском пункте: река, мост, текущая вода…

Нет, философское настроение не наступало. И в моем решении саботировать разведмероприятие была изначальная

червоточина. Сам не верил, что удастся так легко откосить от исполнения. Поэтому, когда в кармане заворочался звонок от Марченко, я просто выпрямился, сплюнул в речку и побрел вверх на сосновый холм, срезая асфальтовый вираж, утопая подошвами в песке, перемешанном с хвоей.

Тропинка очень скоро влилась в асфальтированную аллею. Два ее поворота в теснинах голого боярышника — и я перед воротами. Направо и налево — стены темного кирпичного забора. На стоянке рядом пяток иномарок. Сквозь решетку ворот виден фасад двухэтажного с псевдоклассическими колоннами дома, устроенного на манер московских городских усадеб Шереметевых или Васильчиковых — поменьше первой, побольше второй. Крылья выгнуты вам навстречу, как объятия. Общее ощущение ухоженности, успешности этого куска подмосковной суши, несмотря на естественный весенний непорядок в остальной природе.

Большая кнопка в воротной тумбе.

В кармане снова ожил телефон. Я нажал кнопку, открыл крышку «нокии» и провел переговоры с секьюрити в присутствии подполковника. Сказал, как учили, что я клиент, по Интернету связывался сегодня утром, желаю некоторых процедур.

Решетка из мощных прутьев запикала, калитка щелкнула, пропуская внутрь. Я закрыл телефон.

Контролируешь, ментяра? Ну-ну, контролируй.

Перед крыльцом заасфальтированная площадка, посреди нее шестиугольная (конечно) клумба: бетонная чаша, наполненная даже не вскопанной, а как бы взбитой, расчесанной грабельками землей. Будущим цветам тут будет приятно.

Открыв дверь в старинном фасаде, я проник в пространство хай-тека. Стены, потолок, мебель — все этакое. Две симпатичных девушки за стойкой регистратуры, черные поджарые диваны, аквариум в виде стеклянного корабля. Не он утонул в море, а оно в нем. Это я рассмотрел и понял уже чуть позже, когда пообщался с девушками и уселся в удобное до невозможности, хотя и хлипкое на вид кресло.

Моя легенда: проблемы со сном, надо бы подкорректировать, но не медикаментозными средствами. Мне пообещали, что через пять — семь минут меня примет доктор для консультации и назначит нужный курс. Подполковник сказал, что с «моим» диагнозом больные пользуются максимальной свободой передвижения по зданию и территории. Максимум за сутки я должен сориентироваться, и установить, где прячется «дедушка». Деньги на первый взнос прилагались к «материалам».

Меня продолжало подташнивать, хотя и старался улыбаться девушкам, грациозно сидевшим на фоне электронного плаката, где раз в полминуты примерно менялись листы из серии «Сон разума рождает чудовищ». Странный выбор, по-моему, если здесь лечат сном. Словно прочитав мои мысли, живой плакат сменил пластинку, и пошли более уместные картинки: «Спа-салон “Аркадия”. Здесь вас заставят полюбить себя!». Спа — от слов «спать».

Но мне еще сильнее захотелось отсюда убраться. Аркадия, блин.

Понятно, что ничего экстраординарного от меня не требуется. Играй на биллиарде, гуляй по парку, рубай в столовке овсянку и стреляй по сторонам внимательным взглядом. А через пару дней можно с чистой совестью сказать — не было никакого дедушки, и все. А если здесь и правда лечат нервы, то и хорошо. Мои нервы расшатаны, и давно. Стоит набежать какой-нибудь тучке, как

я впадаю в панику. Вегетативка, наверно. Если я знаю, что это такое.

Когда я ничего не обнаружу, пусть подполковник проверяет сам, если ему надо.

Но мне тоскливо, противно, авантюристическую жилку у меня, видимо, удалили еще во младенчестве, как у японских новорожденных удаляют аппендикс. Или уже не удаляют. Не люблю приключений, даже полностью безопасных. Как пошла игра в шпионство!

— Вам плохо? — спросила меня одна из девушек, и я понял почему. Я продолжал беззаботно улыбаться, это усилие в смеси с моральной тошнотой, которую все не удавалось преодолеть, родила на лице ужасающую гримасу. Нет, хватит с меня подполковничьих фантазий! Уже прямо завтра я сорвусь отсюда, и все!

Зазвонил телефон. Петрович.

— Можешь сейчас приехать?

— Я…

— Приезжай!

— Я в больнице, вернее… — Я, извиняясь, улыбнулся в сторону девушек. Обозвать их роскошный салон больницей…

— Что-то серьезное? — озаботился Петрович.

— Да нет. То есть…

— Тогда приезжай. Прошу тебя!

Скверно. Петрович никогда меня ни о чем не просил. Я вообще не предполагал, что у него может возникнуть ситуация, в которой ему понадобится моя помощь. Отказать ему я, понятно, не мог. Но просто встать и уйти я тоже не мог. Паук-подполковник, сидя на нарах, крепко держал в руках нити своей паутины. И перед девчонками как-то неудобно. Вскочил, убежал. Я, конечно, псих, но неприятно, когда меня принимают за психа. Трагическая ситуация: состояние выбора, и что бы ты ни выбрал, выберешь неправильно. Я почувствовал, как внутри закувыркалось, захлебываясь экстрасистолами, мое поношенное сердчишко. Я всегда был паникером, и единственное, чему научился к зрелым годам, это говорить себе в таких ситуациях — это паника! Никакой практической пользы от этого не было, я все равно вел себя по-дурацки, но как бы на законных основаниях.

Девушки смотрели на меня внимательно. За их спинами появилась очередная наглая ложь по поводу возможностей их «Аркадии». И я резко встал. В голове шумело, желудок же выстлался льдом. Я положил локти на прилавок и, глядя между работницами, спросил голосом, интонациями которого не мог управлять:

— Мне нужен Ипполит Игнатьевич Зыков.

— Что? — спросили они тихим хором.

Я вдруг почувствовал, что веду себя правильно: сейчас сорву грубым напором тонкий замысел Марченки. Слон в посудной лавке.

— Есть основания считать, что он находится в вашем учреждении. Ипполит Игнатьевич Зыков. — В интонации моего голоса содержался намек на то, что тут, в «Аркадии», его удерживают насильно.

— А вот и доктор, — с большим облегчением сказала одна из девушек.

Полная, красивая как пирожное безе, женщина в белом. Она все слышала. Но смотрела на меня спокойно. Становилось понятно, что на биллиарде я здесь уже не поиграю. Сейчас меня выставят. Я был согласен. Хотелось бы только, чтобы вежливо, без вышибал. И я смогу с чистым сердцем доложить подполковнику, что меня «раскололи». Сам виноват. Но по второму разу меня сюда уж не погонишь.

— Пойдемте, — сказало безе.

Сердце мое опять дернулось.

Все смотрели на меня выжидающе. Мне хотелось просто удрать. Но было нельзя. Я медленно вернулся к креслу, взял с него свою куртку. Прости, Петрович, задержусь. Мне придется с ней пойти. И не из любопытства, хотя было понятно — про «дедушку» здесь знают. Если разобраться, я разведал достаточно: он здесь, так пусть подполковник гонит сюда своих орлов.

Женщина в белом повернулась и пошла в глубь здания. Можно было рвануть к выходу, но я двинулся за ней.