Неизбежность (Дилогия - 2)
Шрифт:
– По коням!
В армии шутливо, но неизменно подавалась такая команда вместо, скажем, "По тапкам!" или "По машинам!". Две другие роты полезли в автомашины, а я со своими орлами на танки. Экипажи угнездились внутри танков, пехота наверху - вроде бы оседлала их. Так что гаркнувший "По коням!" полковник не столь уж далек был от истины.
Взревел двигатель, выстрелили выхлопные газы, танк качнулся и пошел вперед. Это покачивание усиливалось и превратилось в нечто похожее на морскую качку: выбоип и ям на пути хватало,
Я сидел справа от башни, прижимаясь к броне. Будь начеку:
тряхнет на яме -
Долго ли так продержишься? Солдаты сердобольно потеснились, и я сел, стиснутый плечами.
Снизу, от машины, исходил жар, сверху обдувал встречный ветер и, увы, встречная пыль. Довольно скоро наши лица посерели от пыли, на зубах скрипело, в глотке першило, одежду хоть выколачивай! А члены экипажа, наверное, почище, перед маршем я даже удивился: выбритые, наодеколопепные чистюли, не похожие на обычно чумазых танкистов. Когда я брился? Два-три дня назад. Не до бритья. Но танкисты же нашли время. Сквозь рев двигателя, скрежет гусениц, посвист ветра слышится голосок неугомонного Миши Драчева: - Мирово зануздали лошадиные силы!
Он вжимается в мой бок своими костяшками. Погоди, ведь это он и потеснил солдат, освобождая для меня местечко. Благодарю, верный ординарец! Витя в тигровой шкуре...
19
Что за десанты были под Минском и Каунасом? Очень схожие. Кратковременные, что ли. Посадили пехотинцев на тридцатьчетверки, те рванули опушкой и полем к опорному пункту, смяли заграждения, принялись утюжить траншею, немецкие автоматчики убежали, десантники спрыгнули, заняли се; тапки ушли на западную окраину поселка, а к траншее ринулись немцы, чтобы вернуть позиции. Да не тут-то было, траншею мы не отдали!
А сколько ныне проедем на броне? Будем спрыгивать, воевать, но потом снова на броню. Почему был спешно сформирован наш подвижной отряд? Из реплик полковника Карзанова, из разговоров штабистов между собой и с комбатом напрашивался вероятный вывод: поскольку подвижные отряды оправдывают себя с первого дня войны, командование увеличило их число уже в ходе операции. Очень может быть. Потому что скорость продвижения - залог боевого успеха, это-то и с ротной колокольни очевидно. Да и замполит Трушин так считает. Разлюбезный друг Федя катит в голове колонны, на "виллнее", не его ли пылюку я глотаю? Впереди, естественно, разведка, потом "виллис" комбрига, потом "виллисы" с замами комбрига, командирами стрелков, артиллеристов, самоходчиков, зенитчиков, саперов, потом штабной автобус с рацией, потом тапки. ГГылюка стоит добрая: чем выше в гору, гем меньше заболоченных лугов, почва сухая, каменистая. Поднимаемся незаметно, и вообще незаметно, как глотаем вместе с пылью километры. Разве что руки и спина болят - устали от напряжения. Да и при толчке стукнет о железяку. Хочется ругнуться. Однако я молчу, подаю пример: подумаешь, стукнуло.
Даже стараюсь не кряхтеть.
Где родная дивизия, родной полк? Обгоним их либо по другому маршруту идем? Скорей, последнее. Жаль, что не нагоним, теперь свидимся когда? Когда увижу комдива - нашего Батю, генерал-майора с Золотой Звездой Героя
Временами из приоткрытой башнп высовывался лейтенант Макухин, посматривал назад и вперед, улыбался, кричал:
– Петя, живой?
– Живой, Витя!
– отвечал я, безжалостно встряхиваемый на рытвинах.
Уточняя маршрут, колонну несколько раз останавливали, в в подобные бесподобные!
– минуты мы торопливо спрыгивали, разминались. Вот вам разница между сермяжной пехотой (она же царица полей) и теми аристократами, кто на колесах. В пехотной жизни ждешь не дождешься привала, чтобы упасть наземь и не шевелиться. В аристократической наоборот: на привале хочешь двигаться, хочешь размяться. Это так, к слову...
Проехали километров сорок - пятьдесят. Уже не шли по следам танков Шестой армии, где-то свернули на собственный маршрут. Не исключено, между нами и противником нет наших частей. Хотя, разумеется, утверждать это трудно: по всем направлениям рвутся к Большому Хингану подвижные, или, как еше пх называют, передовые отряды.
– Товарищ лейтенант!
– сказал Миша Драчев.
– Оно. конешное дело, кататься на тапочках - не сравнить с пешедралом.
Одначе шишек и синяков наставишь - будь здрав!
– А меня укачивает, - сказал Шараф Рахматуллаев.
Я пригляделся: точно, узбек даже побледнел как-то.
– Держись, ребята! Это еще не самое страшное на войне.
– сказал я и засомневался: хотел подбодрить, а вышло что-ю не то.
– По коням!
Залезали торопливо, как и слезали. Цепляясь кто за что - и друг за дружку. Лейтенант Макухин высовывался из башни.
кричал, веселясь:
– Больше жизни, пехота! А то без вас умотаем! Петя, как, все залезли?
– Кажется, все.
– Ну. с богом! Тронулись!
Рокот двигателей. Лязг гусенпц. Дрожащее- марево. Клубы пыли. Пыль пропитала и людей, и машины. Высовывающийся из башни Макухин тоже стал серым, как и десантники. Броня нагревалась круче и круче, и Толя Кулагин прокричал Логачееву:
– Теперича. Логач. точняком ты в аду! И мы с тобой заодно жаримся на раскаленной сковородке!
– А? Что?
– от шума двигателей закладывает уиш. Логачеев заталкивает палец в ухо, прочищает.
" - Говорю: как в аду. на раскаленной сковороде!
– Вскорости яичницу изжарим, Толяка!
Шутки шутками, а подпекает так, что вертишься. Вертеться же не навертишься, ибо можно загреметь с танка. Солнце нагревает и наши головы: гром погремел, тучи откочевала, В висках стучит. Испить бы водицы, но колодцев пет как нет, фляжки пустые. Терпи, казак, атаманом будешь, как говаривали на Дону.
Прикрыть глаза рискованно: устойчивость сразу хуже. Но я все же опускаю веки и представляю, как с нашей стороны и с японской к перевалам Большого Хингана устремляются массы койск. Японцам, как и нам, нужно преодолеть четыреста - пятьсот километров. Кто быстрей подойдет к перевалу? Давай, механик-водитель, жми шибче, по-казачьи - швыдче!