Неизбежность Пасхи. Великопостные письма
Шрифт:
Для современного горожанина земной поклон смотрится ненужным излишеством и архаизмом. Есть у меня приятель из «сочувствующих». Любит церковную службу, но сознательно не ходит в храм, когда следует класть земные поклоны. Большой ценитель умно-сердечной молитвы.
– Что там у вас? Первая седмица? Без меня. Приду в субботу. Все эти метания создают глупую суету, отвлекают, выматывают, мешают молиться. Не надо так улыбаться. Эти ваши упражнения еще и порождают особый вид благочестивого тщеславия, тончайшего лицемерия и самообмана. Время поклонов прошло, как вы не понимаете? Богу не нужны поклоны. Бог есть Дух, и служить ему нужно не телом, а душой и поступком.
Почему бы нам, действительно, не отменить этот неэстетичный обряд?
Но мне сложно представить Великий пост без земных поклонов. Один из первых признаков
Красивейшая. Трогательная. Живая:
Господи и Владыка живота моего!
Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми!
Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй мне, рабу Твоему!
Ей, Господи Царю!
Даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего,
Яко благословен еси во веки веков. Аминь.
Влюбился я в эту молитву сразу, в первый год церковной биографии. Правда, не из-за поклонов и глубокого содержания, а просто потому, что батюшка только эту молитву читал «человеческим» голосом, без обычной богослужебной манеры.
В этом тексте все так просто и ясно, что, кажется, даже ребенку не нужно объяснять. Все про нас, все про жизнь, ничего лишнего.
Но молитва еще и динамична. Она разбита на три прошения, и после каждого следует класть земной поклон. Потом следуют двенадцать поясных с молитвой «Боже, очисти мя грешнаго», и повтор – теперь полностью с одним земным поклоном.
Читать эту молитву постом с поклонами предписывает Типикон – так называется «страшная» церковная книга, в которой запечатлен весь устав нашего богослужения. Однако предписания Типикона отличаются от современной практики. В древности кланялись иначе.
Во-первых, молитва святого Ефрема – тайная: «И посем, воздевше руце, молимся во своей мысли, глаголюще в себе молитву святаго Ефрема». То есть этот текст следует говорить про себя, безмолвно, так же как, например, священник читает во время шестопсалмия особые светильничные молитвы: прихожане слушают шесть псалмов, а батюшка молится по своей книжечке. На Афоне молитву святого Ефрема читают молча. Но ведь нехорошо такую чудесную молитву произносить про себя, поэтому наши предки положили оглашать ее всем храмом.
Немного иначе совершался в древности и сам земной поклон. Сейчас мы кланяемся так: не торопясь полагаем крестное знамение и опускаемся на колени, склоняя голову. «Страшная книга» тоже говорит о голове: «И сотворив молитву, творит поклон великий, елико можно главою до земли довести». Так что дед Нахаленка делал все согласно уставу. Однако этот устав ничего не говорит о крестном знамении. И это не должно нас удивлять. Вместо крестного знамения в древности был широко распространен другой сакральный жест – воздеяние рук: «И посем, воздевше руце, молимся во своей мысли, глаголюще в себе молитву святаго Ефрема». Это «воз-деяние рук» сохранилось в наше время только как литургийный жест священника, например, во время Херувимской песни или Евхаристического канона. В древности, совершая поклон, христиане поднимали руки к небу, устремляя взор ввысь, а затем без крестного знамения падали на колени, касаясь лбом земли. Воздеяние рук на молитве не есть изобретение христиан. Этот религиозный жест универсален, как и поклоны. Воздевали руки и преклоняли колени практически во всех развитых религиозных традициях. Достаточно вспомнить знаменитый тибетский поклон.
Молитву с поднятыми к небу руками поминает даже апостол Павел: Желаю, чтобы на всяком месте произносили молитвы мужи, воздевая чистые руки без гнева и сомнения (1 Тим. 2: 8).
Древность знала и более глубокий поклон, когда молящийся простирался ниц всем телом, раскидывая руки крестообразно. Сейчас этот вид поклона сохранился только в монашеском постриге.
Устало спросим: зачем это все? Неужели Богу нужны наши поклоны?
Нужны. Потому что нашему Отцу дорого все, что мы делаем искренне и от всего сердца. Ведь это так естественно, когда молится душа, когда чувства переполняют сердце, запечатлеть этот избыток сердца в священном действии, явить этот избыток, дать ему излиться в телесном проявлении,
Молитва – действие глубоко таинственное и личное. Избыток сердца вовлекает в молитву тело. Но бывает и наоборот: молящееся тело заражает молитвой душу, будит ее. Человек един и неделим. Если ты помолился телом, но не сумел разбудить душу, ты все-таки помолился. Молилось тело. Это тоже немало.
Этот надежный путь от тела к душе хорошо знают опытные педагоги. Станиславского вряд ли можно назвать церковным человеком, но однажды, пытаясь добиться от своего актера «тяжелой» интонации в монологе, он заставил его на репетиции держать в руках громоздкий стул. Эта тяжесть в руках помогла актеру понять и поймать нужную интонацию. Он шел от тела к душе. Если дремлет душа, самое простое – попытаться разбудить ее через тело. Поэтому старинные учителя много работали над осанкой учеников, их манерой держаться, правильно ходить, сидеть, вести себя за столом. Нельзя этот метод переоценивать. Не следует и недооценивать.
Церковная молитва творится не только умом и сердцем, но и телом. Это одно из духовных упражнений. Духовных – несмотря на вполне физическое действие.
Допускаю, что монахи, создававшие наш богослужебный устав, предписали земные поклоны из практических соображений: на слишком длинных службах богомольцы нуждаются в естественном приободрении, и тут поклоны весьма кстати. Эту ценность поклона и заметил проницательный Ильич.
Однако есть люди, которым поклоны только мешают. Это нормально, ведь мы все разные. Для них гораздо лучше стоять спокойно и не отвлекаться. Что ж – «это свободная страна»! – и, я думаю, никто не вправе требовать от таких людей исполнения всех поклонов и крестных знамений. Церковное богослужение ценно именно тем, что здесь у каждого может быть свой молитвенный ритм, вполне допустимый и законный, если он не мешает другим. Единообразие – не синоним единства. Можно молча сидеть на стульчике в темном уголке церкви, а перед Богом непрестанно стоять на коленях и оплакивать свою жизнь. Одного человека избыток сердца заставляет замереть, другого – побуждает к действию. Оба – правы. Каждый – стоит он или падает на колени – стоит и падает перед своим Отцом, Который у нас один.
Есть ли покаяние?
Самое трудное – говорить о том, что настолько прекрасно, что скажет само за себя. Сердце, живая и трепетная струна первой недели поста – Великий канон преподобного Андрея Критского. Это так красиво и так подлинно, что к нему ничего не прибавишь.
В церкви многолюдно, но тихо и мирно. Осторожный шепот. Полумрак. Только свечи и лампады – нет доверия электричеству. В простой монашеской мантии – старой, черной – выходил наш покойный владыка, крестился, кашлял и начинал читать. Как читал этот человек! Есть люди с какой-то естественной богобоязненностью, не деланой, натуральной, и она во всем – в голосе, в походке, в поднятии глаз. Глубокий и отечески нежный баритон читал древний канон, будто только что написанный, читал, словно он и есть автор этих строк, читал о себе, с трудом скрывая трепет предстояния перед Богом.
Если пишешь о Великом каноне, надо приводить отрывки, выдержки, сильные строки. А мне не хочется. Потому что богослужебный текст по-настоящему живет только там – в пространстве и времени церковной службы. Покаянный канон – это событие, неповторимое и очень личное, текст, который раскрывается, словно цветок, в свою пору, в свое время, очень краткое, но насыщенное смыслами.
Автор этого канона, преподобный Андрей Критский, жил очень давно – в VIII веке. Жил в далекой стране, говорил на другом языке и умер, так и не узнав, что где-то на севере будут жить люди, которые вспомнят его с благодарной нежностью. Хотя святой Андрей и был известным поэтом, свой самый знаменитый канон он писал для себя на старости лет как автобиографию, как лебединую песнь. Скорее всего, он бы сильно удивился, услыхав, что его молитву читают Великим постом, отведя для нее особые дни. В древности этот канон пели только на пятой неделе поста. Одни уставы предписывали совершать его в воскресенье, другие в четверг, третьи советовали разбить на несколько частей и растянуть на четыре дня. Тогда этот канон слушали утром, сейчас – по вечерам. Раньше – только на четвертой или пятой неделе, теперь – первые четыре дня первой седмицы.