Неизбежность Пасхи. Великопостные письма
Шрифт:
В древности то, что мы сейчас назвали бы исповедью, проводили собрания священников во главе с епископами. Это было похоже на заседание суда. Однако судили не каждого причастника, а только тех, на кого падало подозрение в нечистой и нечестной жизни. Эти собрания проводились с целью призвать грешника к покаянию, а если он не хотел менять своей жизни, отлучить его от Чаши, потому что не может причащаться тот, кто, словно Иуда, не отказывается от своих дурных планов и намерений.
Но вот – некто Петр. В прошлом – рыбак, семейный человек. Он тоже был на Тайной Вечере и причастился от рук Спасителя. Петр пламенно обещал и клялся, что останется со своим Учителем до
Не только Господь знает немощь нашу, но и наши братья и сестры знают это слишком хорошо. Все мы грешны, и все мы падаем, и мужества в нас не больше, чем у Петра. Но Господь верит в нас, сколько бы мы ни оступались. Поэтому к причастию допускают и тех, кто еще не совсем поборол свои страсти, но сражается за свою любовь, укрепляясь в этой борьбе Евхаристией. Потому что Евхаристия – это лекарство бессмертия, лучшее средство против греха и порочных привычек.
Мы живы доверием Бога и доверием братьев.
Чаша Причастия – это Чаша доверия.
Христианство без анафемы
Может ли считать себя православным человек, который не знает Символа веры?
Имеет ли право говорить о богословии тот, кому не известно значение терминов «Троица», «единосущный», «ипостась», «природа»?
Как может давать советы в духовной жизни человек, ни разу не читавший «Добротолюбие»?
Считается ли православным священник, не соблюдающий постов, не читающий молитвенного правила, не следующий пасхалии?
Допустимо ли считать экспертом в Священном Писании того, кто не знает точного количества книг Нового Завета?
Это очень простые вопросы. Скорее даже не вопросы, а эмоциональные восклицания, потому что сложно даже представить, что в природе есть такие православные миряне, не говоря уже о священниках.
Однако на эти вопросы утвердительный ответ возможен, потому что я знаю одного такого человека. Он православный. И священник. Зовут его апостол Павел.
Ему неведома была та красота, которая доступна каждому ученику воскресной школы. Он еще не знал тех слов, без которых трудно себе представить Православие: «монах», «Вселенский Собор», «Троица», «иконостас», «митрополит». Потому что не было еще в ту пору церковной юности ни монашества, ни символов веры, ни стройной иерархии, ни церковного календаря, ни устава богослужения, ни мощей и чтимых икон, ни епархиального устройства, ни пяти древних патриархатов, ни духовных академий, ни колоколен и церковных партитур, ни богослужебных облачений, ни латинского прозелитизма, ни православного фундаментализма, ни общецерковных постов и многого, многого другого – горького и прекрасного – не было.
Апостол Павел никогда не видел «Троицу» Рублева, не восхищался подвигами Антония Великого, не следил за диалектикой каппадокийцев, не сражался за Григория Паламу, не ездил на Афон, не зачитывался житием Сергия Радонежского, не молился перед иконой Серафима Саровского, не видел улыбку Амвросия Оптинского. Во времена апостола Павла не было даже Библии в том виде, как знаем ее мы, потому что канон Священного Писания оформился спустя триста лет со смерти апостола. Он даже Апокалипсиса не читал.
Не читал. Не видел. Не слышал. Не предполагал. И был православным.
Примите это как духовное упражнение –
Этот праздник появился в IX веке. Он стал символом победы тех православных, которые боролись за правоту иконопочитания. Так получилось, что именно эти люди стали авторами и архитекторами Триоди Постной. Святые Феодор Студит, Феофан Начертанный, Иосиф Песнописец, инокиня Кассия не только обличали иконоборцев, но и пострадали за свои убеждения. Несли несправедливые наказания. Проливали кровь. И у них было полное право запечатлеть эту победу на страницах своей святой Триоди и в церковном календаре.
До IX века в этот день по одним уставам чтили память пророков, по другим читали Евангелие о самарянке, по третьим – о слепом. Но вот уже тысячу лет мы отмечаем Торжество Православия, и нам понятно, что праздновали авторы Триоди. Но что празднуем сегодня мы? Какой смысл мы вкладываем в этот праздник?
Если мы называем Торжеством Православия победу восточного христианства, то в чем же она состоит? Нас мало. Мы скорее маргиналы мира не только политического, но и религиозного. Крупные научно-богословские центры – по ту сторону православного мира, библейские исследовательские институты основаны и поддерживаются не православными, крупнейшие миссионерские проекты не имеют к нам никакого отношения; центры влияния, политического и финансового, – все не наше.
Поэтому имеет хождение версия о «малом стаде», задача которого хранить истину, причем только хранить, потому что добавить к тому, что сказали отцы, уже нечего. Все уже сказано. Все уже написано, и один старый архимандрит уверенно говорил мне, что надо бы запретить писать духовные книги и позволять печатать только репринтные издания, потому что лучше, чем отцы, не напишешь, и даже предполагать такую возможность – страшное кощунство.
Праздник Торжества Православия стал знаменем охранителей. Это идеология законченности Православия, его завершенности. На литургии в этот день читается отрывок из Послания к Евреям, финал которого в богослужебном Апостоле, по некой промыслительной иронии, отмечен фразой «конец всем святым и Православию».
Это один из моих самых любимых текстов Священного Писания. Обратил я на него внимание еще в юности, когда «болел» монашеской литературой. Дело в том, что мои любимые старцы Божии носили милоти, плащи из овечьей шкуры. Поэтому я всегда волновался, слушая в первое воскресенье поста этот Апостол, где было чудесное слово «милоть». Говорилось здесь о святых, которые
верою побеждали царства,
творили правду,
получали обетования,
заграждали уста львов,
угашали силу огня,
избегали острия меча,
укреплялись от немощи,
были крепки на войне,
прогоняли полки чужих;
жены получали умерших своих воскресшими;
иные же замучены были, не приняв
освобождения, дабы получить лучшее
воскресение;