Неизбежность

Эфемерия

Он подмигивает отчаянно краснеющему Ксавье. Oh merda. Уэнсдэй прикрывает глаза, пытаясь разложить информацию по полочкам. Голова гудит, и ей никак не удается сконцентрироваться. Мозг, опьяненный наркотическими анальгетиками, работает невыносимо медленно — настолько, что она благополучно пропускает мимо ушей реплику о «её молодом человеке». Плевать. Она разберется с этим позже.

Родители расценивают её замешательство по-своему.

— Тебе нужно отдохнуть, дорогая. Постарайся заснуть, — мягко произносит

мать, и Уэнсдэй чувствует, как отец аккуратно поправляет белоснежное одеяло.

Она коротко кивает, не поднимая век.

Но когда до ее слуха доносится негромкий хлопок закрывшейся двери, Аддамс распахивает глаза и, оперевшись на локоть, предпринимает еще одну решительную попытку приподняться. Однако Ксавье тут же кладет руки на ее плечи и мягко, но настойчиво принуждает снова опуститься на постель. Она бы непременно оттолкнула его.

Если бы могла.

— Какого черта? — раздраженно шипит Уэнсдэй, уставившись на него суровым немигающим взглядом. Но слегка смягчается, заметив огромные круги под глазами и тень усталости на его осунувшемся лице. Похоже, все это время он и вправду не отходил от больничной койки. Вопреки ожиданиям, подобная самоотверженная забота весьма… льстит. Но собственное бессилие убивает. У нее вырывается тяжелый вздох.

— Тебе нельзя вставать, — решительно заявляет Ксавье. — Врачи сказали, что у тебя закрытая черепно-мозговая травма.

— Я не могу просто так лежать в постели, пока… — она осекается на полуслове, не будучи полностью уверенной, что ему стоит знать подробности битвы с Хайдом.

— Пока по лесу бродит монстр? — неожиданно заканчивает Ксавье и, заметив отразившееся на её лицо недоумение, продолжает. — Эмили мне все рассказала. И про Хайда, и про то, что ты спасла ей жизнь… Она почти в порядке, если, конечно, ты хочешь это знать.

— Не хочу, — отрезает Уэнсдэй.

На некоторое время воцаряется тишина, прерываемая лишь негромким тиканьем настенных часов и писком медицинских приборов. Ксавье неуверенно переминается с ноги на ногу, явно ощущая чудовищную неловкость, а потом осторожно усаживается на самый краешек кровати и очень бережно накрывает её ладонь своей. Вопреки ожиданиям, Уэнсдэй почти приятно ощущать тепло его пальцев. Она не спешит отдергивать руку. А в следующую секунду он судорожно выдыхает и склоняется к ней, уткнувшись носом в плечо, прикрытое тонкой тканью больничной рубашки.

— Господи, я так испугался, что могу потерять тебя… Ты даже не можешь себе представить, насколько, — прерывисто шепчет Ксавье, оставляя невесомый поцелуй на ключице. Его плечи едва заметно подрагивают. — Я так злился, что ты ударила меня, так чудовищно сильно злился… А когда ты не появилась на завтраке, и Энид сказала, что не видела тебя с вечера, я чуть с ума не сошел. А потом я узнал, что случилось и… Господи.

— Я в порядке, — она слегка отодвигается к противоположному краю постели. По всей видимости, действие препаратов заканчивается — даже от такого незначительного движения все тело

пронзает болью, и Аддамс морщится. Ей приходится стиснуть зубы, чтобы позорно не застонать.

— Нет, не в порядке! — Ксавье выпрямляется, глядя на нее сверху вниз с таким выражением лица, будто ему больнее, чем ей. — Ты могла умереть, понимаешь!

— Смерть — самый естественный процесс. Жизнь становится короче каждую минуту, — резонно возражает Уэнсдэй.

— А ты никогда не пыталась подумать о других людях? — его щеки вспыхивают гневным румянцем, голос становится тверже, едва не срываясь на крик. — О своей семье, об Энид, Юджине, в конце концов, обо мне? Каково было бы нам всем?

Она не удостаивает его ответом.

Головная боль набатом стучит в висках, а очертания больничной палаты расплываются. Приходится снова закрыть глаза, чтобы подавить нарастающее головокружение.

Голос Ксавье доносится словно сквозь плотный слой ваты. Краем ускользающего сознания Уэнсдэй улавливает, что он касается ее щеки невыносимо нежными пальцами.

— Я больше никогда не позволю тебе разбираться с этим в одиночку… — слышит она перед тем, как окончательно погрузиться в полусон-полузабытье.

Когда Уэнсдэй приходит в себя в следующий раз, за окном уже день — лучи омерзительно яркого солнца, стоящего в зените, заливают больничную палату слепящим светом. Голова по-прежнему тяжелая, но она чувствует себя немного лучше. Тошнотворное ощущение головокружения отступает. Стиснув зубы, она опирается на локти и не без труда принимает сидячее положение. К счастью, на этот раз в палате никого нет.

Но долго наслаждаться одиночеством не приходится — уже через несколько минут полупрозрачная белая дверь распахивается, и в комнату входит врач.

— Добрый день. Рад, что вы пришли в себя, мисс Аддамс, — мужчина слегка улыбается, заглядывая в медицинскую карту.

— Когда меня выпишут? — требовательно спрашивает Уэнсдэй вместо ответного приветствия, скрестив руки на груди и смерив его прохладным взглядом.

— О, не все так быстро… — врач смотрит на нее с раздражающе-снисходительным выражением. — Пришли результаты анализов. Похоже, все в порядке. У вас отменное здоровье, но черепно-мозговая травма — достаточно серьезный диагноз, чтобы я мог выписать вас в ближайшее время. Нужно будет остаться под наблюдением минимум на несколько дней.

— Я чувствую себя совершенно нормально.

Это почти не ложь.

Не считая тумана в голове, вызванного убойной дозой лекарств, и легкой боли в ушибленной грудной клетке, её ничего больше не беспокоит.

Если только не считать убивающего бездействия. Она заперта в унылой больничной палате, все равно что в тюрьме, пока смертоносный монстр бродит на свободе в поисках следующей жертвы.

— Мисс Аддамс, я вынужден настоять. Травмы головы бывают опасны и непредсказуемы. Я должен убедиться, что не останется последствий.