Неизбежность
Шрифт:
Она слишком часто поступает нехарактерным образом, когда дело касается Ксавье. Это пугает. Страх — тоже иррациональное чувство, продиктованное первобытными инстинктами. И он тоже делает человека уязвимым.
Ксавье, по обыкновению, принимает молчание за равнодушное безразличие. Несколько раз потирает переносицу, словно это помогает сосредоточиться. И все смотрит-смотрит-смотрит. Его невыносимый взгляд вкручивается в мозг, словно кюретка для лоботомии. Напряжение висит в воздухе невидимым оголенным проводом.
Уэнсдэй едва заметно хмурит брови. Наверняка, он сейчас снова начнёт кричать, обвиняя
— Черт, зачем ты вообще пришла… — произносит он неожиданно тихо, и опускается на стул позади себя, пряча лицо в ладонях. — Всю душу мне наизнанку вывернула, и тебе все мало…
Аддамс замирает, глядя на него сверху вниз.
Она ожидала вовсе не такой реакции.
Внутренне она была готова к чему угодно — что он не поверит, что будет резким, что устроит очередной скандал.
Но Ксавье просто сидит на стуле, понуро опустив плечи и зарываясь дрожащими пальцами в распущенные каштановые волосы.
Жалкий. Слабый. Полностью раздавленный её извечной напускной холодностью.
Безжалостное рациональное мышление твердит, что она должна его презирать. Должна немедленно уйти. Она выполнила свою миссию, предупредив его об опасности. Его чувства — не её проблема. Она никогда не стремилась их вызвать. Ксавье самостоятельно нарисовал в своей голове несуществующий образ, вдохнул в него жизнь, словно в одну из своих картин, и… привязался. Такая чудовищная глупость.
Уэнсдэй делает несколько шагов назад, прочь из мастерской, но к ногам словно привязаны тяжелые гири. От одной только мысли, что ей предстоит вернуться в свою комнату — где явно обиженная Энид будет укоризненно сверлить взглядом со своей тошнотворно-розовой половины — становится непривычно тоскливо.
Нет. Это очередная ложь самой себе.
Дело вовсе не в Энид.
Она просто не хочет уходить.
Голос разума упорно сражается с желаниями… тела? Сердца? Души? Увы, она не знает точного ответа. Уэнсдэй очень хотела бы считать, что в этой борьбе не может быть победителя, но это неправда. Она подается вперед — очень медленно, по сантиметру сокращая расстояние между ними. Ксавье не поднимает головы, словно не слыша звука её шагов, полностью погрузившись в водоворот собственных тяжелых мыслей.
Уэнсдэй останавливается на расстоянии вытянутой руки и замирает на несколько секунд. А затем очень медленно, будто никогда раньше этого не делала, касается кончиками пальцев его плеча сквозь ткань простой серой футболки. Ксавье вздрагивает от едва ощутимого прикосновения и резко вскидывает голову. В уголках насыщенно-зеленых глаз блестят едва сдерживаемые слёзы, губы дрожат. Как и его руки с выступающими венами и длинными пальцами.
Невысказанные слова застревают у нее в горле неприятным комом.
— Пожалуйста, прекрати это… — шепчет Ксавье севшим голосом, с мольбой глядя на нее снизу вверх. — Я пытался забыть о тебе, правда пытался. Но ты везде, и я… Я не могу. Это невыносимо. Пожалуйста, уйди навсегда или…
Он замолкает на бесконечно долгую секунду, показавшуюся ей тысячей лет.
— …или навсегда останься.
Аддамс машинально потирает переносицу, в очередной раз неосознанно копируя его любимый жест.
Черт, она точно больна, если
Точка невозврата.
Сейчас или никогда.
Она бросает отрывистый взгляд на дверь.
А потом оборачивается, будучи больше не в силах бороться с собой. Резким движением толкает его в плечо, принуждая откинуться на спинку стула, и усаживается сверху. Ксавье сиюминутно подается ей навстречу, впиваясь лихорадочным поцелуем в вишневые губы. Сердце Уэнсдэй пропускает удар, когда его горячий язык жадно проникает в рот, сталкиваясь с ее собственным. Его руки скользят по ее спине, опаляя жаром даже сквозь несколько слоев одежды. Ее пальцы запутываются в его волосах, притягивая еще ближе, хотя ближе уже некуда. Они цепляются друг за друга, словно утопающий — за последнюю соломинку.
Уэнсдэй чувствует себя так, словно её с головы до ног окатили ледяной водой — дыхание сбивается, а сердце замирает, чтобы через секунду зайтись в бешеном ритме. В его прикосновениях нет ни нежности, ни осторожности. Ладони Ксавье поднимаются вверх по плечам, стягивая мешающее пальто, и она на мгновение отстраняется, помогая ему. Пальто летит куда-то на пол, отброшенное стремительным движением.
Губы Ксавье перемещаются на её шею, впиваясь в тонкую кожу яростными укусами. И тут же оставляя легкие трепетные поцелуи поверх россыпи расцветающих синяков. Аддамс по наитию запрокидывает голову назад, сраженная яркостью чувств. Легкая восхитительная боль от его зубов вызывает поток мурашек, прошедших по спине жаркой волной. Внизу живота возникает уже знакомое тянущее ощущение, опускающееся все ниже с каждым прикосновением. Ксавье особенно сильно кусает шею в том месте, где под кожей неистово пульсирует сонная артерия. Уэнсдэй рвано вздыхает, чувствуя, как неизвестные мышцы между бедер сжимаются вокруг пустоты.
Между ними все еще невыносимо много одежды. Ей отчаянно хочется больше тактильного контакта, отчаянно хочется в полной мере ощутить жар его кожи. К счастью, она в платье — это не займёт много времени. Уэнсдэй заводит руки за спину, быстро нащупывая замок. Ксавье мгновенно перехватывает инициативу — скользнув ладонями вдоль её тела, настойчиво тянет наверх податливую ткань. Спустя пару секунд платье оказывается отброшено прочь.
— Как далеко мы можем зайти? — хрипло спрашивает он, обводя затуманившимся взглядом ее грудь, скрытую простым черным бюстгальтером.
Вместо ответа Аддамс снова заводит руку за спину и расстегивает застежку.
В мастерской довольно прохладно, соски мгновенно твердеют от резкого изменения температуры. Ксавье шумно втягивает воздух, и Уэнсдэй чувствует, как во внутреннюю сторону её бедра упирается что-то твердое. Это заставляет её вздрогнуть — но вовсе не от испуга. Пульсация между разведенных ног многократно усиливается, и она ощущает, что нижнее белье становится ужасно липким.
Торп снова подается вперед, склоняясь к её обнаженной груди. Губы захватывают напряженный сосок, слегка прикусывая, и Уэнсдэй инстинктивно выгибает спину. Калейдоскоп новых острых ощущений ошеломляет — приходится стиснуть зубы, чтобы сдержать стон. Ее тонкая ладонь снова запутывается в каштановых волосах, пропуская между пальцев мягкие пряди.