Неизбежность

Бартол Эми А.

— А разве это не так? — спокойно говорит он.

Я мотаю головой.

— Нет. Никогда. Я никогда не хотела никого сильнее, чем хочу тебя. Я никогда не любила никого так сильно, как люблю тебя, — неистово говорю я.

— Тогда почему ты сделала это? — в недоумении спрашивает он.

— Потому что мне пришлось, и я надеюсь, что однажды ты простишь меня за это.

— Тогда… ты все еще моя? — проницательно спрашивает он меня.

— Это никогда не оспаривалось. Я всегда буду твоей, — вытираю я слезы. — Прости, — все сильнее плачу я.

— Шшш…

моя храбрая девочка…. моя любимая. Сейчас ты должна отдыхать, или сделаешь себе только хуже, — успокаивающе шепчет Рид.

Он притягивает меня ближе, осушая мои слезы в уголках глаз.

— Я сделаю это для тебя. Я сделаю тебя таким счастливым, что в конце концов тебе придется меня простить, — хрипло шепчу я, пытаясь облегчить боль в груди.

— Тебя не за что прощать… и я счастлив. Ты жива, и любишь меня.

— Рид, — говорю я.

— Эви, — отвечает он также, как я привыкла делать, когда мы спорили, еще до того как я узнала, что он ангел.

Он мне улыбается.

Мои глаза закрываются, и я знаю, что засыпаю.

— Не уходи. Ты выглядишь очень уставшим. Ты должен отдохнуть. Спи здесь со мной, ок?

— Спи любимая, — говорит Рид, и, так как я не могу больше сопротивляться, то повинуюсь.

— Почему никто не сказал мне что я пропустила финал? Я потеряю свою стипендию! — в панике говорю я, пытаясь подняться с постели.

Чувствую руки на своих плечах, удерживающие меня внизу. Сидящий рядом со мной Рид по видимому переживал, что не подготовил меня к этой новости, ведь я провела в постели не несколько дней, а несколько недель. Я пропустила финальный матч, и скоро наступят зимние рождественские каникулы.

— Конфетка, мы позаботились об этом за тебя, — говорит Булочка, сидящая в рядом стоящим кресле. — Я написала письмо в административный корпус, о том, что ты очень больна. Когда тебе станет лучше, они примут у тебя экзамены.

— Я помогу тебе подготовится к твоему экзамену по истории изобразительного искусства, так как я встречалась с некоторыми художниками, которых ты изучаешь, — стоя у окна, говорит Брауни.

Мои глаза должно быть и в самом деле расширились, потому что она смеется над выражением моего лица.

— А я помогу тебе с экзаменом по Западной цевилизации, — говорит Зефир.

Булочка одаривает его скептической улыбкой.

— Зи, ты действительно думаешь, что это хорошая идея? — спрашивает Булочка.

— Конечно, — нахмурившись говорит Зефир. — Зачем мне делать плохой выбор, чтобы помочь ей?

— Милый, твой взгляд на историю, немного отличается от взгляда людей, — мягко говорит Булочка.

Я вижу как она очень старается не ухмыляться, чтобы не обидеть Зефира. Зефир рычит из угла комнаты, затем скрещивает на груди руки и угрюмо смотрит.

— Я подкорректирую факты. Не моя вина, что люди ошибаются в исторических записях. Я должен знать, потому что я был там.

Я вздыхаю потирая лоб.

— Тфу, так много предстоит сделать. Я даже не знаю, где мои книги, — с сожалением

говорю я. — Я должна это сделать или потеряю стипендию.

— Конфетка, у тебя ангельский интеллект. Это будет не трудно, — замечает Булочка. — Но даже если бы у тебя его не было, ты бы все равно не потеряла стипендию. Рид благотворитель вашего стипендиального фонда, и я сомневаюсь, что он позволит, чтобы тебя оттуда исключили.

Убрав руку ото лба, я поднимаю брови.

— Что? — спрашиваю ее я, осуждающе глядя на Рида.

— Ты мог в любое время лишить меня стипендии и отправить восвояси? — недоверчиво спрашиваю его я.

— Да. Но это было бы невежливо, — сладко улыбается он мне.

— Насколько близко ты подошел к этому? — спрашиваю я, ни на минуту не поверив.

— Я заполнил документы, но потом поговорил с тобой на регистрации и не смог пойти дальше, — отвечает он, взяв меня за руку и целуя ее.

Внезапно мне в голову пришла одна мысль.

— О Господи, дядя Джим! Что я должна рассказать ему? Он звонил? Он знает, что я была больна? Что произошло с людьми в Seven-Eleven? Вы обращались в полицию? Где Рассел? Он тоже пропустил финал? Ты не позволил ему вернуться домой, не так ли? Он не может вернуться домой, Фредди… Альфред все еще поблизости! Мне нужно одеться. Я должна позвонить дяде, — быстро говорю я, в то время как в моей голове крутится куча вопросов.

— Брауни и я заботимся о душах; сейчас они в безопасности. Ты не должна волноваться за них, конфетка, — просто говорит Булочка, смотря на меня.

Я не знаю, что-то в этом действительно не правильно, но я это чувствую.

— Ты мне чего-то не договариваешь, — говорю я, начиная чувствовать себя параноиком, я смотрю на их лица, оторые внезапно становятся мрачными. — Где Рассел? — спрашиваю я их.

— Думаю, он внизу в библиотеке, конфетка, — мягко говорит Булочка. — Мы хотели первыми поговорить с тобой, прежде чем ты будешь говорить с Расселом.

По моей коже ползет тревожный холодок, образуя на руках мурашки. Скатываюсь к краю кровати, опуская ноги на пол. Чувствую себя такой слабой, думаю я. У меня больше не стоит капельница. Когда я была ранена, Рид уговорил кардиолога и еще нескольких специалистов из своего персонала приехать и позаботиться обо мне. Затем он стер у них все воспоминания о прибывании здесь. Сейчас они ушли, потому что я чувствую себя лучше.

Снова взглянув на выражение лица Булочки, ее лицо изменилось от вынужденной бодрости до чопорной статической мины.

— Как мне говорили, душа твоего дяди Джима, самая чистая, самая нежная и добрая, какую Жнец перехода еще никогда не имел чести встретить… — начинает она с элегантной скромностью.

— Нет? Булочка, не рассказывай мне, — в горле встает ком, а сердце сжимается. — Я не хочу знать. Пожалуйста, не говори мне, — шепчу я, встаю и пытаюсь сделать шаг к двери ванной. Я должна уйти от них. Я не могу слышать то, для чего они здесь, и что хотят рассказать мне.